Я моргнула.

– Что?.. – выдохнула я, будто у меня на секунду отключился разум.

Я повернулась к нему, мы встретились взглядами – и я поняла, что в этом бурлящем, совершенно безумном моменте… мы оба просто не знали, смеяться нам или кричать.

Алекс всё это время сидел на полу у стены, руки на коленях, взгляд опущен – будто пытался не просто отдышаться, а удержать себя от разрыва внутри. Он был похож не на парня, который спас жизнь, а на того, кто только что пережил что-то большее, чем бой.

Когда мама врезала Виктору пощёчину, он вздрогнул, но не встал.

Когда она схватила его за галстук и вдавила в стену – только сильнее сжал кулаки.

Когда отец вдруг сказал, что снова влюбился в маму – Алекс поднял голову. Медленно.

Я увидела, как его брови поползли вверх, потом слегка нахмурились, а потом он повернулся ко мне с выражением такого живого, почти отчаянного недоумения, что я чуть не рассмеялась – впервые за всё это время.

– Это… – он покачал головой. – Это что сейчас было?

Он смотрел на моих родителей, как будто пытался вычислить, настоящие они или галлюцинация от стресса. Я опустилась на корточки рядом, чтобы быть с ним на одном уровне, и тихо прошептала:

– Добро пожаловать в мою семейную драму. Версия без купюр.

Он слабо усмехнулся, провёл рукой по волосам, выдохнул.

– Слушай, я видел аварии, драки, угрозы, чуть не столкнул машину с обрыва… но вот это – это – сломало мой мозг.

Я слегка коснулась его руки.

– Алекс… ты всё ещё на полу.

Он хмыкнул.

– На полу хотя бы понятно, где вверх и где низ. А рядом с вами – я уже не уверен.

Мы оба рассмеялись. Слабо, по-настоящему, с хрипотцой.

Алекс тихо прошептал:

– Она всегда была такой?..

Я только покачала головой.

– Нет. Она была… тише. Мягче. И далека от ударов пощёчин. Но сейчас…

Я сглотнула.

– Сейчас она – как будто тоже впервые настоящая.

Алекс выдохнул.

– Тогда я понимаю, на кого ты похожа. Вы все… Вы умеете рвать тишину.

Я кивнула. Горло сдавило. Но в груди вдруг стало теплее.

Мама стояла так близко к Виктору, что, казалось, ещё одно слово – и воздух между ними воспламенится. Её пальцы медленно разжались, отпуская галстук, а глаза по-прежнему не отпускали взгляд. Но больше она ничего не сказала.

Она просто выпрямилась, провела рукой по волосам, словно возвращая себе самообладание, и подошла ко мне.

– Будь рядом с ней, – тихо сказала она Алексу, мельком взглянув на него.

Он только кивнул – без слов, с уважением.

Потом мама посмотрела на меня. И в её взгляде не было гнева. Только усталость. И что-то нежное – совсем на дне, почти неуловимое.

– Я люблю тебя, Влада.

– Я знаю, – прошептала я.

Папа молчал. Он подошёл к ней, поддержал за локоть, и они вместе направились к выходу. Но вдруг он замер, словно вспомнил что-то, резко развернулся и вернулся ко мне.

– Чуть не забыл, – пробормотал он, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака небольшую коробку, обёрнутую плотной бархатной бумагой.

– Это тебе. Небольшой подарок. Открой дома. Обязательно. Не здесь.

Он протянул её и, едва заметно сжав мою руку, добавил:

– Иногда я всё-таки не совсем дурак. Пусть и ошибаюсь чаще, чем хотел бы.

Я кивнула, сжав коробку в ладонях. Он развернулся и ушёл вслед за мамой, не оборачиваясь.

Дверь за ними закрылась. И только тогда я почувствовала, как выдохнула по-настоящему. Как будто до этого – дышала через стекло.

А за спиной остался Виктор.

Я повернулась к нему. Он всё ещё стоял у стены. Один. Рубашка помята, галстук сбился, на щеке – отпечаток руки моей матери, не физический – эмоциональный, прожигающий. Он не смотрел на меня. Впервые – не сразу. Как будто не знал, может ли. Имеет ли право.