Он закрыл глаза на миг.

– Я не мог позволить тебе рухнуть в тот момент. Ты была опорой для всех.

Если бы ты сорвалась – посыпалось бы всё.

– А ты думал, я не выдержу? – я прошептала, но голос звучал жёстко. – Ты думал, я слаба?

– Нет, – ответил он мгновенно, почти резко. – Я думал, что ты не обязана.

Не обязана бороться всегда. Не обязана держать всё. Я… я хотел хоть раз удержать удар за тебя. И к тому же если бы Карин хотела, чтобы ты знала… она бы позвонила тебе. А не мне.

Слова врезались остро. Я застыла. Не потому что он был прав. А потому что я тоже это знала.

Карин выбрала его номер. Не мой. И не потому, что не доверяла мне. А потому что не хотела, чтобы я рухнула. Потому что знала – я примчусь, не думая. И, может быть, не успею спасти ни её, ни себя.

Но это не уменьшало боль. А лишь добавляло к ней горечь правды.

Я медленно выдохнула, не поворачиваясь.

– Может быть, – ответила я глухо. – Но знаешь, Виктор… Иногда лучше услышать правду от того, кто рядом. Чем от того, кто умирает.

Я понимала. Правда.

Понимала, почему он промолчал. Понимала, почему скрыл. Почему стоял в зале с каменным лицом и наблюдал – как охотник, не как мужчина. Он хотел защитить. По-своему. Молчанием. Тенью. Но я всё ещё злилась. Не потому что он не доверил мне тайну. А потому что он не доверил мне себя.

Я отвела взгляд.

– Мне нужно немного времени, Виктор.

– Я подожду, – сказал он тихо.

– Это не просьба, – добавила я. – Это факт.

Больничный коридор затих, словно сам воздух сжался от напряжения. Я стояла перед Виктором, тяжело дыша, слова всё ещё жгли губы – не от обиды, а от правды, которая больше не вмещалась внутри. Он не спорил. Только смотрел. Его лицо, как всегда, спокойное. Но теперь в этом спокойствии дрожала тонкая, едва различимая трещина.

Я хотела уйти и оставить его с этим. Но в следующий миг, до того как я успела отвернуться, за его спиной появилась она.

Мама.

Она подошла почти неслышно, как всегда в своих самых опасных состояниях.

Без слов. Без эмоций на лице. Но её глаза… Я никогда не видела в них такого. Такой боли. Такой ярости. Такой материнской тишины, что была страшнее любого крика.

И прежде чем Виктор обернулся – его щёку пересекла пощёчина. Резкая. Сухая. Словно удар всем тем, что она годами не позволяла себе чувствовать.

Он пошатнулся, но остался стоять. Не дернулся, не возразил.

Но мама уже не ждала ответа. Она схватила его за галстук. С неожиданной силой. И прижала его к стене.

– Это был ты, – прошипела она, глядя ему в глаза. – Ты привёз мою дочь из участка. Ты знал, где она каждую ночь. Ты знал, что с ней делают. Ты знал… и ничего не сделал.

Она дрожала. Не от слабости – от сдерживаемого гнева.

– Ты знал, что её душа каждый день умирает в этом доме. Ты знал, что её подруга умирает на дороге. А ты всё это время был рядом. В тени. В молчании. Ты был частью этого.

Виктор не отвёл взгляда. Но теперь в его глазах было что-то другое. Он не ждал этого. Не от неё.

– Я спасал её, – прошептал он. – Пусть и так. Пусть и неправильно. Но я не мог…

– Ты не мог? – перебила она, и голос её стал леденящим. – Ты не имел права молчать. Молчание – тоже выбор. И ты сделал его.

– Джени…

Отец выдохнул, покачал головой, чуть усмехнулся. Мама просто… заткнула его. Прямо в коридоре. Так, как умеет только она. Без слов. Без шанса на протест. Она бросила в его сторону испепеляющий взгляд. Виктор при этом молча отвернулся, как будто стена вдруг стала очень интересной. А я – я замерла.

Папа вдруг посмотрел прямо на меня – и, чёрт возьми, улыбнулся. Настояще, с искренней теплотой.

– Кажется, Влада, я снова влюбился в твою мать.