Филипп кивнул Батисте в ответ, прошел к бюро и задумчиво провел рукой по полированной столешнице, с которой по-прежнему ежедневно стирали пыль. Сдвинул один из серебряных канделябров.

Почтенная няня поняла намек, захлопнула молитвенник и поднялась.

– Доброй ночи, ваше величество.

– Доброй ночи, Батиста.

Кажется, она хотела что-то сказать, но не решилась. Скорее всего, ее подмывало задать ему вопрос, почему и он, подобно ей, возвращается в синюю гостиную снова и снова. Вместе с тем ей было прекрасно известно, как король умеет молчать в ответ на неуместные вопросы, и она наверняка не горела желанием в очередной раз налетать на эту стену.

Две пары дверей с тихим стуком закрылись за ней. Гвардейцы в коридоре встали навытяжку, охраняя вход в комнату, где королю было угодно остаться в одиночестве.

Филипп задул свечи на одном из канделябров, взял в руку другой, переставил его на маленький столик и приземлился на обитый бархатом диван. Закрыл глаза. Перевел дыхание.

За пять лет можно было привыкнуть, но нет. Это все еще не давалось ему легко.

– Ты ей так ни разу и не показался? – негромко спросил Филипп.

В печальной тишине послышался смешок.

– Я не хочу свести ее в могилу раньше времени.

– Предпочитаешь доводить меня одного.

– Надо же мне чем-то заниматься.

– А если бы я сошел с ума?

– Брось. Ты не можешь сойти с ума. Тебе не на кого оставить королевство.

– Думаешь, долг и правда способен уберечь от сумасшествия?

– Про всех не скажу, но тебя я знаю лучше всех, братец. Для тебя долг превыше всего.

Филипп не поднимал век. Он и так знал – чувствовал, что призрачная, туманная, расплывающаяся и вдруг обретающая внезапную резкость фигура колеблется в воздухе прямо перед ним.

– Пять лет назад я думал, что уже сошел с ума, – сказал он отрешенно.

– Мы с тобой проходили это множество раз.

– Я и сейчас не уверен, что этого не случилось. У меня нет никаких свидетельств обратного.

– Кроме того, что все считают тебя исключительно серьезным, мудрым, справедливым и на редкость уравновешенным монархом?

– Одно другому не мешает. Если бы ты показался хотя бы Батисте, я бы знал, что я не безумен.

– Ты и так это знаешь.

Филипп еле заметно улыбнулся. Человек со стороны, пожалуй, мог бы решить, что его величество беседует сам с собой, – Филипп не имел права проверять, слышен ли голос принца кому-то еще, видит ли кто-то это привидение. Король не мог довериться никому: наверняка найдутся те, кто будет только рад объявить его сумасшедшим. Впрочем, какая разница. Безумен он или действительно из года в год общается с духом, не способным обрести покой, – это ничего не меняет. Он проклят. И обречен.

– Ты женишься.

– На твоей невесте, Габриэл. Черт бы тебя побрал.

Снова смешок. Пугающий звук в полумраке.

– Проживаешь мою жизнь, – констатировал призрак.

– Ни секунды об этом не мечтал.

– Верю. Верю.

– Я хотел бы прожить свою собственную… Но этого теперь не сделает никто. А проклятие…

Клочья тумана кинулись Филиппу в лицо, волосы слетели со лба, словно на него дунул легкий ветерок.

– Найди способ вернуть меня в мир живых, – напомнил Габриэл, – и проклятие, вероятно, испарится. И я тебя отпущу.

– Мы ищем. Все эти годы. Артефакты, ритуалы, заклятия… Наверное, такого способа нет. Если бы мы знали, что удерживает тебя между мирами…

– Ты отправил бы меня к чертям. Куда ты уже послал меня сегодня, пока только на словах.

Филипп наконец посмотрел в глаза призрака, кажущегося белесым и почти прозрачным при свете свечей, – не глаза, а темные провалы. Этот разговор повторялся снова и снова, а истина все время ускользала от них.