Он вздрогнул. И понял: это ключ к первому фрагменту памяти, которую хранит печать.

Он посмотрел на Лиа.

– Я больше не ищу, кто я. Я ищу, кем я могу стать несмотря на то, что во мне.

Она кивнула:

– Тогда пора идти. К тем, кто может прочесть знаки. Пока ещё не поздно.

Хребты к северу от Мирьенгарда встречали их не как путников, а как чужаков.

Зима здесь начиналась внезапно – без предупреждения, без милости. Снег не падал мягко: он резал кожу, словно мелкие иглы. Ветер свистел между скал, вздымал ледяную пыль и забивал дыхание. Дороги давно никто не поддерживал – только камни, трещины и корни, упрямо пробивавшиеся сквозь вечную мерзлоту.

– Кто строит обсерваторию в таком аду? – прохрипел Мирик, натягивая капюшон поглубже.

– Тот, кто не хочет, чтобы его нашли, – ответила Лиа. – Или тот, кого все хотят забыть.

Каэн молчал. Он шёл медленно, будто прислушиваясь не к шагам, а к пульсу земли. Его рука, обмотанная плотной тканью, жгла. Печать жила своей жизнью – вспыхивала то холодом, то жаром. Внутри – рои снов, голосов, древние символы, как будто сама земля хотела вспомнить что-то через него.

На шестой вечер, когда солнце почти не вышло из-за туч, они укрылись в полуразрушенной сторожевой башне.

– Мы близко, – сказала Лиа. – Если не свернули не туда.

– Если свернули, – устало усмехнулся Мирик, – то замёрзнем и умрём в окружении камней и великого безразличия мира.

Каэн, молча сидевший у входа, вдруг поднял голову.

– Мы не одни.

Сначала Лиа подумала, что это усталость. Но потом услышала и сама – хруст снега. Не падение льда. Шаги. Лёгкие, осторожные.

Из белой тьмы в проёме показались волки.

Один. Потом ещё двое. Пятеро.

Шерсть как снег, глаза – жёлтые, живые, наблюдающие. В них не было ярости. Но и покоя не было. Только вопрос.

– Каэн… они пришли не просто так, – прошептала Лиа. – Они тянутся к тебе.

Он встал. Снял повязку с руки.

Печать вспыхнула. Мягким, но ровным светом. Один из символов – самый старый, на запястье – дрогнул, как будто в нём открылась щель.

Главный волк шагнул ближе. Низко опустил голову. И выл – тягуче, протяжно, с вибрацией, от которой по позвоночнику пошёл холод.

Остальные повторили.

И исчезли. Так же молча, как и пришли.

– Что это было?.. – спросил Мирик, нарушая тишину.

– Проверка, – ответил Каэн. – Или… признание.

На следующее утро они дошли до утёса. Каменная лестница, вырубленная в скале, вела к полуразрушенной обсерватории, как к храму среди облаков.

Когда они вошли под арку, пыль заклубилась, но не осела. Воздух внутри был… другой. Он не пах смертью, не звал. Он ждал.

В зале, среди развалин и звездочётов прошлого, сидел Рэнсит – седой, как ледяной пепел, с глазами, отражающими мир без времён.