Теперь оба молчали, глядя на пляшущие языки пламени. Их окружали сумерки, и слышны были лишь звуки леса: шорох листьев, шум дождя, далёкий раскат грома.

Сильвия в смущении покусывала губы, с волнением прислушивалась к тому, что происходило у неё в сердце. Неопытная в любви, она испугалась этого нового для неё чувства, совсем не похожего на то, которое она испытывала к своему жениху. Всем своим существом тянулась она к Тимну – словно в ней вдруг пробудилась родственная ему душа.

Но беотиец уже не смотрел в её сторону. Опустив голову, он думал о чём-то своём и время от времени подбрасывал в огонь древесные щепки. Украдкой наблюдая за ним, Сильвия заметила, как дрожат у него руки, и каким строгим, замкнутым стало его лицо. Ей снова, как в тот день, когда он рассказывал о себе, захотелось пожалеть, приласкать его; захотелось ладонью провести по его щеке, пальцем коснуться его губ...

- Кушанье уже подоспело, а хозяин и не думает показываться, - заговорил Тимн, прервав затянувшееся неловкое молчание. – Думаю, он не отказал бы нам в угощении, как не отказал в крове и очаге.

- Необычный, право же, пример гостеприимства, - с усмешкой отозвалась Сильвия.

Она проголодалась, однако варево в котелке не внушало ей доверия: кто знает, из каких корневищ или плодов оно приготовлено?

- Это похлёбка из дичи. – Беотиец словно читал её мысли. – Наш гостеприимец умеет охотиться. А вон и силки – видишь, у той стены?

Сильвия кивнула: она уже заметила лежавшую неподалёку от неё сеть для ловли птиц.

Тимн суетился у очага, осторожно снимая котёл с похлёбкой, а Сильвия, подтянув к себе колени и обхватив их руками, задумалась о том, что ждёт её по возвращении домой.

Но её чуткие ноздри уже щекотал аромат мясной похлёбки и горьковатый запах дымка, который сейчас был приятен Сильвии как никакой другой на свете. Спустя много лет она помнила и этот запах, и вкус похлёбки, которую, обжигаясь, ела вместе с Тимном, и те удивительные неповторимые мгновения блаженства, которые она тогда переживала...

Пенула – тёплый плащ с капюшоном.

Эксомида – разновидность лёгкого хитона без рукавов; её носили ремесленники и рабы, поскольку в ней удобнее было работать.

Даная –в греч. сказаниях дочь аргосского царя Акрисия. Когда Дельфийский оракул предсказал царю смерть от руки собств. внука, Акрисий заключил Д. в темницу. Однако Зевс проник к Д. в виде золотого дождя, и она родила Персея.

8. Глава 7

 Когда Сильвия не вернулась на виллу к ужину, Анния, охваченная тревогой, велела Ветурию приступить к поискам молодой госпожи и вольноотпущенника-беотийца. Вилик как будто уже давно ждал подобного приказа - на его скошенном желчном лице появилась злорадная усмешка.

 - Позволь заметить, домина, привязанность этого грека к твоей дочери весьма подозрительна, - не преминул он высказать своё мнение, при этом явно наслаждаясь тревогой Аннии. И затем, будто намекая на что-то, с язвительной усмешкой прибавил: - Ведь Сильвия уже не ребёнок и присутствие в столь тесной близости от неё молодого мужчины...

 - Вздор! – Анния не дала ему договорить. – Всё, что ты пытаешься сейчас мне внушить, вздор! Между Сильвией и этим греком нет и не может быть никакой привязанности!

 Гневно сверкнув глазами, Анния отвернулась от вилика и пошла к дому.

 Погода понемногу прояснилась; ветер стих, но было холодно.

 Сильвия... Сильвия, где же ты? Где тебя искать? Что с тобою?.. – Тревожно сдвинув брови, озабоченная Анния не сводила глаз с дороги у виллы.

  Увидев Сильвию и беотийца вдвоём – они шли рядом, едва ли не склонившись друг к другу, и их силуэты чётко вырисовывались на фоне неба, - Анния подалась вперёд всем телом. Загоревшиеся от радости глаза вдруг погасли, губы сурово сжались. Не успела она испытать облегчение от того, что Сильвия нашлась, что она жива и здорова, как эти светлые чувства уступили место новой тревоге и сомнениям. Так ли уж неправ Ветурий? Её Сильвия и этот... раб, пусть и отпущенный на волю?!