Флора. Тайны римской куртизанки Юлия Львофф
1. Вступительная часть
Исторический детектив + мелодрама в античных декорациях
Книга состоит (по авторскому замыслу) из двух частей:
1 часть "Приют Сильвана": знакомство с главной героиней, детективная, приключенческая и любовная линии
2 часть "Сиракузы": о собственно "куртизанском" периоде жизни ГГ.
Эта книга не только о загадочных убийствах и коварных злоумышленниках, которые стараются испортить жизнь главной героине. Здесь есть также тайны прошлого, тайны происхождения, тайны сердечные... Тайны, одним словом. И всё это в атмосфере эпохи Древнего Рима, на фоне прекрасной сицилийской природы, в непринуждённом буколическом стиле.
Меня зовут Флора, и сегодня – день, когда я начну записывать воспоминания из моего прошлого, - мне исполнилось шестьдесят лет. Возраст, по меркам современного общества, довольно почтенный. Тем более для женщины, которой пришлось много пережить и которая так щедро раздаривала себя мужчинам. Мужчины... Многие из тех, кого я любила, уже давно ушли в царство Орка... И среди них - тот, чью любовь я когда-то принимала за дар богов. Гней Помпей. Помпей Великий... Я знаю наверняка, что его имя переживёт века, что потомки будут вспоминать его не реже, чем имя Юлия Цезаря. Ведь они оба – славные сыновья одной эпохи. Однако не о них пойдёт речь...
Помпей был любовью всей моей жизни, но всё же...
Когда-то у меня было другое имя, и был другой мужчина. Мужчина, ради любви которого я была готова пожертвовать своей честью, пренебречь моралью и мнением общества. Судьба распорядилась благородно, подарив мне долгую жизнь, хотя без жертв, увы, не обошлось. Но лучше рассказать об этом с самого начала...
2. Глава 1
«...Когда он увидел, как поместье обработано, какие работы сделаны и какие не сделаны, он должен на следующий день позвать вилика и спросить, выполнены ли работы достаточно своевременно, а также сколько получено вина, хлеба и всего прочего. Когда он это узнает, ему следует заняться расчётом уроков и дней...»
С трудом осилив популярный среди римских землевладельцев трактат Порция Катона «Земледелие», Анния подавила зевок и принялась просматривать счётную книгу с продольными и поперечными графами: справа – «продано», слева – «получено». Почерк у управляющего поместьем был ровный, цифры чёткие; записи собранного и проданного урожая и вырученных за него денег требовали тщательной проверки – и, однако, это занятие наводило на Аннию неодолимую скуку.
Анния была вынуждена признать своё поражение: все эти счета, хозяйственные планы и дела оказались ей не под силу; её попытка самостоятельно вести хозяйство после смерти мужа с самого начала была обречена на неудачу. Слушая отчёт управляющего, она, несмотря на величайшие усилия над собой, бессознательно начинала следить за игрой света и тени в листве старых олив, высаженных вдоль стены дома. Или любоваться синью Этрусского моря, которая, просвечивая сквозь зелёную кружевную листву, была видна из её таблиния*. Понадобилось совсем не много времени, чтобы она поняла: благополучие в имении зависит от того, как поведёт дело её управляющий - вилик. Так, постепенно, управление имением сосредотачивалось в руках одного расторопного человека. Этому человеку было около сорока лет; родом он был из Апулии и звали его по имени прежнего хозяина – Ветурий. В отличие от своего отца, отпущенного на свободу и затем потерявшего её за невыполнение обязательств перед патроном, Ветурий серьёзно относился к требованиям хозяина, стремясь получить часть его имущества – пекулий. Анния помнила, как ценил управляющего её муж, по мнению которого, тот неукоснительно соблюдал установленные в трактате Катона правила: никогда не слонялся без дела, всегда был трезв и следил за тем, как рабы исполняют приказания господина.
Окончив просмотр записей, Анния с усталым видом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
Где-то Ветурий ошибся, - размышляла она, - где-то был либо расточителен, либо невнимателен. Если так и дальше пойдёт, когда-то чистый, как альбанский снег, Приют Сильвана утонет в долгах...
Виллой Приют Сильвана, расположенной неподалёку от болотистого озёрца с зарослями тростника, у подножия одной из тех лесистых гор, что напоминают зелёное море с застывшими волнами, в течение многих лет владел род Сильвиев. Сейчас уже никто не помнил, откуда пошло название виллы: ведь слова Сильван и Сильвий имели общий корень – «silva» - лес. Прочные, не тронутые столетиями стены дома сохранили древнюю – ещё со времён Дионисия Сиракузского - кладку и обладали своей историей и своей силой, как неповторимая в своей красоте сицилийская земля. Внутреннее же расположение комнат было выдержано в традиционном италийском стиле и образовывало естественное единство – воплощение римского уклада жизни. Прибывший из Италии в числе первых колонистов, новый владелец виллы счёл своим долгом не только установить в ставшей его собственностью порядки Рима, но и перестроить всё, что казалось ему чуждым. Прошли годы, и теперь Приют Сильвана был уже не богатой римской латифундией, а почтенного возраста усадьбой, где однажды всё изменилось. Всё изменилось в тот скорбный день, когда Дамид, врач Тита Сильвия, выйдя из его кубикула*, громко сказал: «Он прожил». Последний из сицилийских Сильвиев угас, как свеча.
Облачившись во вдовью столу, Анния почувствовала себя слабой и беззащитной. Но – хвала богам! – не одинокой: Сильвия, единственная дочь, была её надеждой и отрадой.
Анния глубоко вздохнула и лёгким движением смахнула со лба капельки пота. В покоях дома было душно; воздух, казавшийся липким и осязаемо плотным, словно смягчал все краски и звуки. Последние дни лета и наступившие осенние выдались на редкость знойными – это была ещё одна причина для беспокойства. У соседей-латифундистов – куда ни кинешь взгляд – повсюду бледная желтизна жнивья вперемешку с тёмными полосами вспаханной земли; у неё же, хозяйки Приюта Сильвана, хлеба до сих пор стояли неубранные: не хватало рабочих рук. Для покупки новых рабов не было денег: вся выручка за оливки и фрукты уходила на самые необходимые домашние нужды.
В предзакатное безмолвие неожиданно вторгся грубый голос:
- Знайте, почтеннейшие торговцы, что вина, лучше того, какое вам предлагают на вилле Приют Сильвана, не найти во всей Сицилии: от Лилибея до Сиракуз, от Мессаны до Геллы!
Анния вышла из дома и направилась к хозяйственным постройкам – длинному ряду амбаров, давилень, загона для скота и эргастула*. Вилик в это время как раз скрылся в глубине винного погребка вместе с заезжими торговцами, и его громкий голос был слышен даже во дворе. Он расхваливал как виноградное, так и плодовое вино – и при этом не переставал торговаться.
- А в этой долии хранится вино, которое может соперничать с любым италийским и даже с прославленным хиосским, - говорил Ветурий, поглаживая шероховатую поверхность высокого глиняного сосуда. – Когда наливаешь его в чашу, оно искрится подобно окрашенным розовоперстой Авророй каплям росы, его аромат превосходит изысканные запахи самых ценных благовоний, его вкус... Поистине, этот напиток просто божествен, клянусь Бахусом!
Заметив Аннию, с улыбкой (надо же, вилик – и какое красноречие!) наблюдавшую за ходом сделки, Ветурий поспешил к ней.
- Вот увидишь, домина*, они непременно согласятся с моей ценой, - довольным голосом произнёс он, потирая ладони. – Схватка будет долгой и упорной, но я, клянусь Меркурием, дешевле не отдам и заставлю их сдаться!
Анния не успела ответить на его пылкие заверения. По дороге между оливковой рощей и виноградником быстро катилась и уже поворачивала к усадьбе, сверкая посеребренной упряжью, щегольская двухколёсная повозка – бига; Анния узнала выезд своего адвоката.
- Прошу сюда. – Губы Аннии раскрылись в радушной улыбке. – Рада видеть тебя, благородный Гай Клавдий! Давно ты не был у нас... Надеюсь, ты с добрыми вестями?
- Путь сюда был нелёгким... Такая жара! – Вслед за адвокатом в атрий* вошёл человек, который не понравился Аннии с первого взгляда: оттопыренные уши, выступающая челюсть, длинный красный нос; кроме неприятной внешности, он обладал резким, лающим голосом и грубыми манерами.
Не понравилось Аннии и то, как деловито он осмотрел атрий, заглядывая во все углы, и то, как он обратился к ней: держался так, будто не она была хозяйкой поместья, а он принимал – притом неохотно – её у себя.
- ...Вот никак не могу привыкнуть к обнажённым мужикам и девкам в атрии, - говорил незнакомец, бегло и без всякого интереса разглядывая собрание скульптур. – В доме моего отца всё было как в суровые времена Цинцинната... Ныне атрий без статуй – признак необразованности, дурного вкуса. А разве нагое тело, к примеру, этого пастуха, который опирается на дерево с ползущей по нему ящерицей, это хороший вкус, а?
- Называя Аполлона Савроктона – одно из лучших творений Праксителя* – пастухом, человек выдаёт отсутствие у него не только вкуса, но и образования, - заметила Анния сдержанно, хотя и была поражена невежеством спутника адвоката.
Тот нисколько не смутился: казалось, он даже не слышал её слов.
- Воду в имплювии* давно не меняли – в воздухе запах плесени. – Он остановился посреди атрия; в голосе звучал обидный для Аннии упрёк. – Я, будь моя воля, первым велел бы высечь нерадивого вилика. Да и остальные – куда смотрят?!
