- Прости, Сильвия, но мне тоже хотелось бы узнать, откуда он появился на нашей вилле? – вступила в разговор Анния.

- Прежде он был рабом... одной сиракузской куртизанки... – после короткой заминки начала Сильвия, но Ветурий тут же перебил её.

- Ага! Выходит, он – раб? – Казалось, ничто не могло принести ему больше радости чем то, что он услышал. Его тонкие губы натянулись в неком подобии улыбки, обнажив бледные дёсны и ряд мелких острых зубов.

Сильвии была знакома эта ухмылка – оскал хищника, наметившего себе жертву.

- Я ведь ещё не рассказала о том, как Тимн был подарен нам его прежней госпожой и потом отпущен на волю особым актом освобождения, - торопливо пояснила девушка.

Радостное настроение Ветурия мгновенно улетучилось.

- Что значит: «особым»? – спросил он враждебно.

Сильвия коротко рассказала и о своей встрече с Коринной, и об аполлониях в доме Волумния, и о том, как беотиец благодаря своему таланту вышел из них победителем и в награду получил свободу.

- Он – вольноотпущенник, - заключила Сильвия. – А это значит не то же, что раб. Иными словами, ты, Ветурий, не имеешь над ним никакой власти. Приказывать ему, как и принимать другие решения на этой вилле, могут только два человека. Моя мать и, разумеется, я!

Ветурий хотел что-то сказать, но промолчал и лишь посмотрел на Сильвию в упор долгим немигающим взглядом.

Надо сказать, он редко моргал и эта странная особенность придавала ему сходство (оно также было в чертах его лица: круглые жёлтые глаза, кривой загнутый книзу нос, скошенный подбородок) с птицей. Птицей-стервятником, если учитывать его нрав и повадки.

Сильвия храбро выдержала этот жуткий взгляд (что стоило ей лихорадочной дрожи в коленках) и, гордо вскинув голову, отошла.

- Ты уже определила его обязанности на вилле? – спросила, догнав её, Анния и кивнула в сторону беотийца.

Тот сидел, прислонясь к стене, и тяжело дыша, закутывал свои ноги с ужасными следами острых собачьих зубов какими-то лоскутьями. Стоило взглянуть на сгрудившихся над ним рабов – и вопрос о происхождении этих повязок отпадал. Туника одной из рабынь (из тех, что молотили в амбаре зерно) заметно укоротилась и теперь её рваные края придавали облику девушки жалкий вид.

- Мне кажется, в таинства Эвтерпы* меня может посвятить лишь тот, кто сам владеет этим искусством в совершенстве, - ответила Сильвия. И заметив недоумение на лице матери, пояснила: - Я беру беотийца себе в учителя...

Увидев, что Сильвия направилась к нему, Тимн попытался подняться на ноги. Но судя по гримасе, исказившей его лицо, это причинило ему немалую боль.

- Сейчас тебя перенесут в дом, где Дамид, наш врач, осмотрит твои раны и позаботится о тебе до полного исцеления, - сказала ему Сильвия и, повернувшись к рабам, сделала знак рукой.

- Я цел и не нуждаюсь в чьей бы то ни было заботе, - неожиданно жёстко перебил её Тимн и упрямо сжал губы.

Косая чёлка прикрывала его брови, но Сильвии показалось, что они сошлись у переносицы – таким суровым был брошенный на неё исподлобья взгляд тёмных, глубоко посаженных глаз.

- Но ты же понимаешь, что тебе не обойтись без целебной мази? – настаивала Сильвия.

- Говорю же: я вовсе не беспомощен.

- Да ты посмотри на свои ноги! Ты не то что идти – и подняться без посторонней помощи не сможешь!

Беотиец какое-то время молчал, видимо, обдумывая ответ. Гордость эллина не позволяла ему сразу принять предложение римлянки.

Она же пожала плечами, удивлённая его глупым упрямством, и хотела было последовать за Аннией, как вдруг Тимн удержал её за руку. И – странное дело! – Сильвия неожиданно ощутила, как прикосновение его пальцев отозвалось в ней лёгким трепетом.