Жрецы храма Аполлона на острове Левкада, прослышав о фиванском «золотом голосе», пригласили Тимна на праздник Таргелий, где он должен был петь под аккомпанент своей кифары. Переполненный гордостью, уверенный в своём грандиозном успехе у левкадийской публики, пересекал Тимн весь материк. Но не слава – плен ждал его впереди. Когда фиванские путешественники попали наконец на остров, там вовсю разбойничали киликийские пираты. А дальше – делосский невольничий рынок, где римские работорговцы осматривали и ощупывали его, словно породистого жеребца; потом – вилла в Сиракузах, где господин заставлял его выступать с пением на симпосиях* ночи напролёт...

- За неповиновение меня били, но не до крови – господин боялся испортить товар, который выставляют, как говорится, лицом. Ведь на мне должны были отдыхать глаза возлежащих за трапезой гостей... – Ещё недавно такой гордый, потом охваченный гневом, сейчас Тимн казался человеком, перенёсшим десятки лет страданий и обид.

Что ж, он и в самом деле рано окунулся в море человеческих страданий, рано подвергся тяжёлым испытаниям, и ныне, почти ещё мальчик, во многом похож на зрелого мужа, - думала Сильвия, искоса с любопытством разглядывая беотийца.

У неё вдруг родилось странное чувство: ей хотелось и пожалеть Тимна как ребёнка и вместе с тем самой покориться его силе, ощутить свою беззащитность.

- Расскажи, как ты попал к Коринне? – спросила Сильвия, полагая, что её влечёт к беотийцу в большей мере из-за его таинственной покровительницы.

- Косконий оказал мне неожиданную услугу: после его смерти всех рабов вместе с другим добром унаследовала согласно завещанию его любовница, одна из самых знаменитых в Сиракузах куртизанок.

- Коринна – куртизанка? – Сильвия невольно замедлила шаг.

- Не могу понять, тебя это удивляет или огорчает? – в свою очередь спросил Тимн и, не дожидаясь ответа, высказал своё мнение: - Коринна – удивительная женщина... добрая, щедрая. Ты убедишься в этом, когда подружишься с нею.

Могла бы и сама догадаться... – Сильвия вспомнила скупые намёки Коринны на её прошлое. – На женщину из простонародья она не похожа. И, конечно же, она не патрицианка...

Внезапно их разговор был прерван. Они как раз вышли к амбару Приюта Сильвана, когда оттуда донёсся душераздирающий вопль. Услышав его, Тимн сначала остановился, а затем чуть не бегом бросился к амбару. Сильвия последовала за ним.

- Двадцать два!.. Двадцать семь!.. Тридцать! – Отсчитывал удары надсмотрщик за рабами, а другой при этом не спускал настороженных глаз с невольников.

Те, сгрудившись у эргастула, угрюмо наблюдали за наказанием одного из своих товарищей. Провинившегося били до тех пор, пока он весь не заплыл кровью; крик, не умолкая, рвался из его истерзанного тела. Но вдруг он словно захлебнулся – от крика ли, а может, собственной кровью – и теперь лишь тяжело и надрывно стонал. А надсмотрщик продолжал отсчитывать удары.

Сильвия, собрав всю свою решимость, вознамерилась было положить конец этой пытке, но Тимн опередил её. Одним прыжком он очутился перед свирепствующим надзирателем и с удивительным проворством перехватил занесённую для очередного удара руку с плетью.

- Что такое?.. Это ещё кто такой?!

В яростном окрике Сильвия узнала голос управляющего имением – грозы всех рабов и даже самих надзирателей. И сейчас он надвигался на Тимна точно грозовая туча, ещё мгновение – и воздух сотрясут оглушительные раскаты грома. Уже издали было видно, как люто сверкают глаза на багровом от ярости лице этого внушительного человека.

- Эй, ты! Кто позволил тебе становиться между мною и моими рабами? – Кричал вилик, на ходу поигрывая кнутом – таким же, как у всех надзирателей, только с узелками на плети и оттого ещё более опасным для не защищённой спины раба.