– Скажи, а правду говорят, будто царский сын – подкидыш? – слова прозвучали глухо, мозг лихорадочно выдавал одну мысль за другой: если знает весь Коринф, то должна знать и она, эта нищенка. Вот кто скажет мне правду.

Старуха взглянула исподлобья – насторожилась: кто его знает, этого чудака?

– Всякое болтают – все разве упомнишь?

– А ты постарайся. Вот возьми еще… – Эдип высыпал содержимое кошеля в ее ладонь – забирай все. Только ответь: правда это? Может, врут все? Скажи, не бойся.

– Кто его знает, может и врут… Да только ты взгляни на него сам-то, сынок. – шамкала беззубым ртом ошалевшая от денег старуха – Царица-то словно лебедушка – я хоть и видела ее издали, а все же любому ясно: кожа белая, глаза – голубые, волосы точно солнце, да и царь тоже ей под стать. Откуда, спрашивается, у таких родителей смуглый сынок? Не иначе неродной.

Они давно растворились в темноте – нищая старуха и мальчик, а Эдип все не решался подняться по лестнице и только не отрываясь смотрел на окна родительской спальни. Он был сбит с толку, раздавлен, обескуражен свалившимся на него несчастьем.

Царица Перибея принадлежала к числу сумасшедших мамаш. Ей постоянно чудилось, что ребенок недостаточно тепло одет, беспокойно спал, плохо накормлен или остался без должного присмотра. В результате многочисленная армия нянек то и дело получала нагоняй, стоило Эдипу лишь чихнуть или невзначай заплакать. По началу это вполне оправдывало себя: мальчик был болезненным, капризным и нуждался в постоянной опеке. Виной тому в большей степени была поврежденная ножка – рана заживала крайне медленно, сильно гноилась, грозя серьезным воспалением, вызывая лихорадку и жар. Сердце Перибеи сжималось от беспокойства, она приглашала все новых лекарей, одновременно требуя от них помощи, моля о немедленном чуде и грозя в случае неудачи всеми карами, что только могли прийти ей на ум. Даже когда дело наконец-то пошло на лад, Перибея еще долго не могла унять душевную тревогу. И без того весьма требовательная, царица становилась придирчивей вдвойне когда дело касалось ребенка – далеко не все слуги были способны выдержать это. В результате мальчик не успевал привыкнуть к одним рукам, как уже попадал в другие. Только одни руки оставались неизменны – ласковые руки матери. Лишь на этих нежных руках Эдип прекращал капризничать и плакать – малыш счастливо засыпал под тихую мелодию колыбельной песни. Когда же все тревоги остались позади, и об ужасной ране напоминал лишь шрам, Перибея нашла новую причину для беспокойства. Теперь ее мучили страхи, как бы мальчик не стал хромать. А, поскольку в одиночку царица нервничать не могла, вся дворцовая челядь испытывала на себе крутой нрав Перибеи. Но все прошло благополучно – однажды утром малыш поднялся на нетвердые ножки, отчаянно вцепившись ручонками в нянин подол – вернувшаяся к вечеру царица не могла прийти в себя – Эдип делал несколько шагов навстречу маме, и падал в широко расставленные руки, ловко подхватывавшие его – ребенок заливался смехом, лицо матери искрилось от восторга. Заставший за этим занятием жену Полиб присоединился к ним – что еще можно сравнить со счастливой возможностью наблюдать, как растет твой ребенок, как радуется жена первым его шагам и самому испытывать то блаженное состояние счастья, что дарит окружающим его близким людям маленький человек, только вступающий в этот мир.

Эдип рос подвижным ребенком, и няням хватало хлопот. Едва научившись ходить он уже ставил в тупик опекавших его женщин – стоило им отвлечься, как ребенок только что мирно перебиравший игрушки, вдруг исчезал непонятно куда. В детской поднимался переполох – испуганные няньки переворачивали комнату в поисках дитяти. Все это время малыш прятался в портьерах или другом укромном местечке и оттуда с интересом наблюдал, как они разыскивают его. Почти всегда он опережал их – с восторженным криком Эдип выскакивал из своего убежища под невольные восклицания женщин, боявшихся гнева Перибеи, и оттого позволявших своему воспитаннику решительно все. Как-то расторопная нянька успела-таки снять его с низкого широкого подоконника, куда он почти забрался, используя табуретку и стул – достойная женщина побледнела как полотно – ребенок, не способный еще оценить опасности, недовольно расплакался, едва оказавшись у нее на руках. Ему так хотелось знать, что там? За пределами этой, такой знакомой уже комнаты. Но не все шалости Эдипа заканчивались так счастливо. Однажды ему все же удалось провести их – няни за разговором не заметили, как мальчик тихо выскользнул из комнаты в приоткрытую дверь. Столь увлекательная игра привела Эдипа прямиком к широкой мраморной лестнице. Обычно он совершал такое путешествие на чьих-то руках – на прогулку. Сейчас же Эдип нетвердым шагом подошел совершенно один к мраморному спуску на первый этаж дворца. Им двигало любопытство, жажда познания мира – мальчик стоял на самой верхней ступени, с интересом озираясь вокруг. Случайно вернувшаяся Перибея на миг застыла в немом испуге, затем бросилась вверх и поймала ребенка, когда тот, потянувшись к ней, уже собирался сделать шаг. Дрожащие руки судорожно схватили мальчика. Сердце бешено отбивало ритм. Перибея пошатнулась – перед глазами поплыли круги, голова кружилась – она опустилась прямо на мягкую дорожку, застилавшую середину лестницы. Подоспевшие слуги бережно перенесли царицу на удобное ложе, хотели взять ребенка – Перибея только сильнее прижала к себе сына. Сколь не был мал мальчик, а изменившееся лицо матери, ее такое необычное поведение сделали свое дело – Эдип понял, что сильно напугал свою мать. Пухлые ручки обхватили ее – он прижался к маме и зарыдал что есть мочи. Перибея тихонько перебирала нежный пушок волос – Эдип вскоре безмятежно заснул у нее на руках. Она еще долго плакала, глядя на спящего сына. Лишь далеко за полночь удалось успокоиться царице. Няни же в полном составе были отправлены на конюшню за щедрой порцией плетей.