Такие маленькие происшествия все больше сближали их – это случилось как-то само собой и пришло необычайно рано – Эдип стал понимать, что может своим поведением, пусть даже невольно, причинить боль любящим его людям. Вслед за этим появилось стремление заботиться о них, переживать вместе с ними, стараться не огорчать, не расстроить своих родителей. Подвижный ребенок скоро изучил все закоулки дворца; его голос раздавался в самых неожиданных местах, но всегда, стоило лишь Перибее позвать сына, как Эдип опрометью мчался к ней. Он обожал своих родителей – спокойная сдержанность отца и деятельная натура матери одинаково восхищали его. Мальчик заворожено вглядывался в щелочку дверей отцовского кабинета, где работал Полиб, затем тихонько пробирался ближе, стараясь остаться незамеченным, чтобы с нескрываемым восторгом забраться на отцовские колени. Тот не прогонял ребенка – чем бы ни был занят коринфский царь, а для Эдипа всегда находилась свободная минутка. Мальчик воспринимал дела отца как некую таинственную игру, премудрости которой постепенно открывал ему Полиб. Шести лет он уже отлично ориентировался в Коринфе – отец часто брал ребенка с собой «решать государственные дела», как, улыбаясь, сообщал Полиб Перибее. Та только поощряла их совместные выходы в город – наследнику никогда не рано знакомиться с будущим наследством. Возвращаясь, Эдип летел в припрыжку к матери с громкими криками «Мама», и счастливо затихал, уткнувшись в нее лицом, когда кольцо ласковых рук смыкалось, обняв его. Еще чаще Эдип оставался во дворце – вволю наигравшись, мальчик отбрасывал надоевшие игрушки и отправлялся разыскивать мать. Обнаружив Перибею где-нибудь в мастерских, на кухне или в саду, ребенок уже не отставал от нее ни на шаг. Решение отдать сына в гимнасий далось им нелегко – Перибея настаивала на домашнем образовании. Ее нежелание даже ненадолго отпустить сына от себя встретило разумное сопротивление со стороны Полиба: пусть ребенок общается в кругу таких же детей, именно так зачастую приобретаются хорошие друзья на всю последующую жизнь. Так в шесть лет Эдип попал в общество сверстников, легко освоившись на новом месте – веселый дружелюбный мальчик без особого труда нашел себе товарищей. Учеба давалась ему легко, покладистые преподаватели особенно не придирались к Эдипу, друзья обожали его, родители – боготворили. В 16 лет гимнасий остался позади, его будущее ни у кого не вызывало сомнений – еще бы. Единственный горячо любимый сын царя и царицы, будущий правитель славного города Коринфа – жизнь благосклонно улыбалась ему, и счастье, казалось, само спешило ему на встречу. Ничто не предвещало беды.

– Эдип. Где ты был? Эдип. Что с тобой? Что случилось, сынок?

Перибея напряженно вглядывалась в лицо сына. Даже в полутьме спальни его бледность бросалась в глаза. Испуганное, искаженное родное лицо с застывшим выражением боли, дрожащие губы, не решающиеся произнести страшные слова, поникший взгляд, скрывающий подступившие слезы:

– Эдип, что с тобой?

Полиб приподнялся на постели. Тревога кольнула сердце, незримое ощущение опасности появилось вдруг, вместе с открывшейся дверью, быстро проникло в комнату и теперь заполняло собой все пространство. Что стряслось? Почему мой сын с растерянным видом стоит на пороге спальни, не решаясь войти, не поднимая глаз – только молча стоит, опустив голову – что могло произойти? Мать первой подошла, обняла его за плечи, прижала к себе – через минуту Эдип сидел на широкой постели в окружении родных людей. Он по-прежнему молчал – любящий сын, Эдип боялся и не смел задать свой вопрос. Он и так уже сильно напугал их. Появиться вот так, среди ночи, не на шутку встревожить их, и все из-за глупых слов подвыпившего друга. Приемыш… Эдип внимательно всматривался в их лица: у мамы прибавилось морщинок возле глаз, у отца появилась седина – как же он раньше не замечал этого? Он думал, что они всегда были и вечно будут с ним. Неужели это не так? Разве возможно, что я – чужой? Слезы подступили сами – такие родные, до боли любимые люди. Нет, этого не может быть. Какой же я приемыш? А если это окажется правдой? Сомненья жестоко терзали его – он не выдержал больше внутреннего напряжения, что не отпускало его весь вечер: Эдип вдруг уткнулся в материнское плечо и горько заплакал, совсем, как бывало в детстве. Этой ночью стенам родительской спальни так и не суждено было услышать мучивший его вопрос. Но на утро, когда Перибея заботливо склонилась над спящим сыном, поправляя съехавшую подушку, Эдип неожиданно открыл глаза. Влажные черные зрачки заплаканных глаз пытливо старались проникнуть в тщательно скрываемые тайны.