Хотя в нравственных науках можно применять тот же метод и достигать той же степени достоверности, что и в естественных науках, всё же нельзя отрицать, что наш кругозор здесь гораздо уже. В космологии мы, по крайней мере, достоверно знаем о существовании множества планет и солнечных систем, тогда как в пневматологии таким же образом нам известен лишь человеческий дух. Зато здесь мы сталкиваемся с более глубокими и удивительными по своей природе явлениями.

Ведь даже если бы, поддавшись абсолютному скептицизму и запретив себе любые умозаключения о других духах, мы ограничились чисто человеческой феноменологией, то и тогда нашли бы в ней больше величия и блеска, чем в самых грандиозных физических явлениях.

Разве мысль не предстаёт в мире интеллектуальном в виде ряда удивительных проявлений, великолепных открытий, поразительных творений, с которыми ничто в материальном мире не может сравниться – даже быстрота, плодовитость и сияние света? Разве чувство не раскрывается здесь в бесчисленных формах эмоций, ощущений и страстей, перед которыми меркнут даже самые таинственные силы космологии – вроде притяжения и тяготения? Разве воля, в свою очередь, не изливается из своих священных и неприкосновенных глубин в бесконечных проявлениях, великих размышлениях, решительных действиях и возвышенных деяниях – деяниях, которые никто не осмелится сравнить даже с самыми поразительными явлениями тепла или электричества? Что такое молния по сравнению с мыслью? И гром – по сравнению с воодушевлением?

Как обширен и богат мир психический – даже если говорить только о нашем собственном, не касаясь тех фактов, о которых повествует пневматология в своём высшем смысле, или всего духовного мира в целом! Если ограничиться лишь человеческим духом, чья слабость так часто становилась темой для риторических и софистических декламаций, – сколько здесь явлений: от невежества с его страхами, затруднениями, неясностями, поисками, сомнениями, колебаниями и печалями – до знания с его радостями! Через всё новые загадки совершается прогресс, который, пусть и оспариваемый, всё же ведёт к постоянно отодвигаемым границам!

Как обширен и богат также мир чувственности, где царит сама эстетика – вечно юная, нежная, прекрасная и могущественная, во имя любви к прекрасному и отвращения к безобразному, столь же неистребимых, как сама природа человечества!

А в соединении с любовью к добру и ненавистью ко злу эти чувства становятся источником величайших свершений в мире нравственном, где борьба добра и зла – самое возвышенное и непрестанное деяние. Дело каждого мгновения жизни, оно порождает для разума проблемы, а для сердца – волнения, которых не могут вызвать даже самые необыкновенные явления физического мира.

Какими бы поразительными ни были последние, они никогда не обладают магией явлений нравственных. Они не связаны так непосредственно с жизнью, с её источником, с Богом. Поэтому и не ведут к Нему столь же прямо. Дух идёт напрямую от нравственных фактов, которые находит в себе, к Сущему всех существ и провозглашает себя Его законным сыном. Материальные же факты приводят его к той же точке лишь более долгим путём.

Ибо если что-то во вселенной и является образом Божиим, то это душа человека.

Если вначале оставить в стороне вопрос о её природе и рассматривать душу по её действиям, наблюдая в человеке то, что чувствует, мыслит и желает, – мы поражаемся трём родам явлений, которые можно объединить в ощущения (или чувства), мысли (или идеи) и волевые акты (или действия). Их излучение столь безгранично, что мы вынуждены поставить их гораздо выше трёх великих явлений материального мира – тепла, света и электричества.