Без сомнения, мы имеем больше участия в наших волевых актах, чем в ощущениях и интуициях, но и это участие – как много посторонних влияний оно постоянно испытывает, какие высшие силы встречает на каждом шагу и каким уступкам вынуждено подчиняться!

Таким образом, всё нам говорит – и психические, и органические явления, – что мы являемся причинностью лишь в определённой степени. Дух имеет прекрасные начинания, он – свободная и волевая причина множества явлений, происходящих в нём, которые не произошли бы, если бы он их не желал, если бы, по обдуманному решению и в силу своего выбора, он не принимал то или иное решение. Он – хозяин своей личности во многих отношениях: перемещает её, куда хочет, возвышает, как ему угодно, и украшает, как считает нужным. Он обогащает её трудом и учением удивительным образом или обедняет её своим бездействием до плачевного состояния. Но как бы велика ни была его роль в некоторых из этих явлений, он не является их единственной причиной; и здесь он вынужден принимать множество вещей такими, какие они есть. Из всего, что воздействует на него в течение земной жизни, в самой свободно избранной, самой искусно и решительно пройденной карьере, почти ничего не происходит по его доминирующей причинности. Везде он испытывает больше влияния, чем оказывает. В явлениях, исходящих из решения, кажущегося полностью свободным, даже из импульса, каприза, он, при ближайшем рассмотрении, всё же остаётся лишь весьма относительной причинностью. Во всём этом земном странствии каждое его движение есть образ последнего, величайшего и самого невольного из всех, в том смысле, что в каждом участвуют обстоятельства, лежащие вне его знания и власти.

Кратко говоря, дух есть подчиненная причинность.

Во-вторых, он является координированной причинностью, соотнесенной с другими, равными ему. И это столь же важный аспект. Ибо повсюду человеческий дух сталкивается с множеством существований, представляющих собой причинности, равные его собственной, и чьи силы, права, притязания, узурпации или обязательные деяния ограничивают его собственное творение, пересекают его, препятствуют ему и влияют на него тысячей способов.

Более того, он подчинен множеству из них; и даже если он координирован с другими или даже поставлен над ними, он все же вместе с ними подчинен абсолютной причинности, в рамках которой все они, включая его, лишь осуществляют высшие замыслы, неизбежно подчиняясь законам, которые они не создавали и не принимали. Часто они даже не знают этих законов, но следуют им, ибо такова воля и неодолимое направление высшей причинности. Все они призваны к все более ясному осознанию этих законов; и каждому существу Бог вложил в душу, как высшее стремление, желание слиться со всеобщим творением в высшем деянии. К этому каждый из нас стремится, желая бесконечного развития, которое есть наше верховное идеальное начало и которое должно быть таковым для всего духовного мира. Ибо все явления должны связываться в нем с высшим, как и в мире материальном. Эта идеальность, которая для нас есть бесконечность или безграничность, свидетельствует о том, что как бы ни была велика повсюду доля высшей причинности и как бы ни мала казалась наша, последняя все же достаточно значительна в безмерной сфере первой и столь обширна, что представляется нам бесконечной, поистине идеальной и в некотором смысле божественной, поскольку связывает нас с Богом. Нет ничего, что могло бы дать нам более возвышенное представление о нашей душе, чем это соучастие в высших замыслах.

Будучи относительной, подчиненной и координированной причинностью, человеческий дух, кроме того, есть сила неделимая и нематериальная.