Что касается принципа или причины этой постоянной деятельности, то возникает соблазн просто принять некий принцип активности. По крайней мере, на первый взгляд кажется странным утверждать, что лучше всего активность объясняет ее противоположность – пассивность. И тем не менее это так. Только пассивность – не противоположность активности. Подвергаясь воздействиям, впечатлениям, ощущениям всякого рода, душа, несомненно, пассивна и испытывает влияния, но способность воспринимать их – это положительное качество, а не отсутствие свойства, не негативное состояние.
В самом деле, душа никогда не останавливается на том, чтобы просто позволять воздействовать на себя. Это она сама подвергается воздействию, сама определяет испытываемые эффекты, сама схватывает и устремляется навстречу происходящему. И именно потому, что она чувствительна, что она познает и хочет познавать, она подвергается воздействию. Следовательно, она активна в тот же момент, когда пассивна. Одновременность пассивного и активного акта настолько полна, что пассивность становится источником возбуждения. Далекая от апатии, пассивность – это свойство духа вступать во взаимодействие, благодаря которому он получает определенность. Без пассивности у него не было бы причины действовать, и на него нельзя было бы воздействовать. Как воздействовать на существо, недоступное ничему? Всё движение вселенной разбивалось бы о нас безрезультатно и бесполезно, не будь пассивности. Именно она пробуждает нас к жизни, побуждает к размышлению и бросает в действие. Пассивность есть не что иное, как восприимчивость. Активность же есть не что иное, как отзывчивость на ее призывы, и мы активны лишь в той мере, в какой пассивны.
Таким образом, пассивность пребывает в нас постоянно. Если активность приостанавливается или изменяется во сне, летаргии или обмороке, то лишь потому, что прекращается пассивность, или восприимчивость. Если же в других состояниях – будь то лихорадка, опьянение, магнитный сон, игра, война или танец – наблюдается необычайная активность, то лишь потому, что наш организм проявляет необычайную восприимчивость. Эта восприимчивость способствует активности, которая есть не что иное, как нормальная жизнь всех наших способностей.
III. – Природа души
Утверждать, что мы не знаем природу души и не можем ее познать, – значит повторять избитую истину; но, преувеличивая, мы искажаем то, что в мире имеет самые solidные основания. Конечно, мы не постигаем ее сущность или субстанцию; однако, подобно тому как мы познаем ее способности через явления, в которых они проявляются, и ее существенные атрибуты через способности, которые их выражают, мы познаем душу через атрибуты, которые ее раскрывают.
Действительно, нам дано знать об этом предмете весьма определенно – не все, что мы желали бы, но, по крайней мере, ряд существенных вещей.
И прежде всего мы знаем без тени сомнения, что душа есть неиссякаемая, непрестанная причинность, которая проявляла и продолжает проявлять себя с огромной силой энергии, постоянно порождая из себя определения более яркие, более прогрессивные, чем те, которые, казалось бы, допускает состояние науки.
Из всех определений лучше всего выражает этот фундаментальный характер, эту сущностную природу, определение Платона, называющего душу причинностью, которая сама себя приводит в движение: κίνησις ἑαυτὴν κινοῦσα (De Leg. X). Это изумительно точно и действительно указывает на все самое фундаментальное, что мы знаем о природе человеческого духа – и, возможно, любого другого. Платон не называет душу causa sui (причиной самой себя), что верно лишь в отношении Первопричины; он называет ее причиной своих движений; он даже не называет ее первой или единственной причиной всех своих движений – он лишь говорит, что душа есть творец или причина движений, происходящих в ней.