Наконец, говорят, что воля, по прекрасной привилегии, неограниченна, а другие способности, как бы ни было неограниченно число производимых ими явлений, более ограничены; что она неограниченна до такой степени, что ничто не может укротить ее, кроме нее самой.

Но между неограниченными способностями трудно сказать, какая из них самая неограниченная. Вернее всего, этот параллелизм заключается в том, что воля – это тот из наших способностей, который в наибольшей степени контролирует остальные. Однако она не является независимой от них и не может обойтись без их помощи. Она была бы только силой, скорее вредной, чем полезной, если бы ее не просвещал интеллект; она была бы только инертной силой, если бы ее не приводила в действие чувствительность.

В целом, несмотря на теоретическое разделение различных классов явлений или проявлений, а также различных групп операций души, никогда не следует забывать, что способности, с помощью которых все происходит, составляют одну и ту же силу. Эта сила, состоящая из большого разнообразия способностей, выполняет различные функции; но ее способности так тесно связаны между собой, что обычно они действуют вместе, хотя и в разной степени, во всех операциях. Чувствительность настолько тесно связана с интеллектом, что идеи возникают из ощущений или чувств, и наоборот. Интеллект и чувствительность постоянно занимают волю, и воля постоянно работает с обоими или на обоих, так что малейшее ощущение постоянно порождает множество идей и решений. Это настолько верно, что спекулятивная психология больше не хочет использовать слово «факультеты души»; она признает только один, выполняющий очень разнообразные функции, из которых мы можем создавать классы или группы, но при условии, что мы не будем разделять жизнь. Только в этом смысле мы только что выделили три группы; а так как фактов так много, что их оттенки и роль различных способностей души или различных функций жизни становятся ясными только благодаря различию, то мы хорошо делаем, что различаем, если только не признаем принципа, что все совершается одной и той же силой.

Что касается управления и относительной важности каждой из способностей, каждая из которых имеет свою особую миссию, то иногда превосходство можно приписать одной, иногда другой.

Именно таким образом Мэн де Биран стремился распространить среди нас мнение, которое уже переняли другие, о том, что человека делает воля. Но точно так же мы можем сказать, что человека делает интеллект, поскольку именно разум отличает человека от зверя, и точно так же мы можем сказать, что человека делает чувствительность, поскольку бесчувственность делает скотину. Одним словом, рассматривать человека как волю столь же неверно, как и объявлять мир волей, как это делает один из самых оригинальных современных мыслителей. Есть воля, управляющая человеком, и есть воля, управляющая миром; ни мир, ни человек не являются волями.

Три способности, которые мы привыкли различать, так тесно связаны между собой, что, когда одна из них гаснет или умирает, душа перестает быть собой, и реальное разделение между ними – химера, существующая везде, кроме теории. Именно в непрерывной череде событий душа проявляет свою жизнь.

Представляет ли взаимодействие этих сил бесконечную или просто неопределенную череду?

Если бы душа была по своей силе и природе истинно бесконечной, ее проявления также были бы бесконечными, и, отнюдь не считая, что она уже раскрыла себя во всей полноте, мы бы с уверенностью допускали с ее стороны совершенно новые операции; мы бы не только сказали, что изучение души еще не закончено, но и с гордостью добавили бы, что оно никогда не будет закончено. Но существование бесконечного, превосходящего все и владыки всего, обязательно уникального и исключающего другое бесконечное, идея бесконечной души недопустима. Итак, если душа не бесконечна, у нее нет ни бесконечной силы, ни бесконечной мощи проявления. Но что вполне может существовать, так это ряд неопределенных проявлений, то есть таких, границы которых не определены наукой. Что новые проявления еще могут иметь место; что душа еще не проявила себя во всей полноте; что она не наблюдалась во всей своей игре, во всех нюансах и во всем объеме своей жизни; что этот объем в настоящее время неопределен, – эта гипотеза не только вероятна, она, пожалуй, единственно допустима; ибо ничто не обязывает нас верить, что душа уже развернулась во всей своей добродетели и раскрылась во всей полноте своих средств. Пока существовали точные наблюдатели, операции были одними и теми же, они происходили единообразно; уже эти устоявшиеся способы были установлены как законы, и эти законы провозглашены неизменными. Они зависят от методов, которые постоянно меняются, от степени общей культуры и от индивидуальных склонностей, которые варьируются бесконечно. И поскольку мы далеки от знания всех действий природы, всех функций материального мира, мы должны также полагать, что мы далеки от знания всех явлений духовного мира. Поскольку в пневматологии, как и в космологии, можно встретить новые факты, стоит ли обольщаться, что в первой мы сделаем открытия, подобные тем, которые химия совершает в свойствах тел и которые периодически меняют облик мира и жизни?