Спустя полгода после возвращения Огюста не стало и старого графа Бомарше. Титул не перешел к Николя, потому что тот умер во время службы в Западной Африке. Но не в доблестном бою, а от холеры.

– Из Огюста офицер был так себе, не то, что наш Николя, – говорила бабушка. Как правило, ей было все равно, кто это слышит. Она не скупилась на выражения, даже если сам отец Камилль находился в той же комнате. – Но, кроме Камилль, у меня никого не осталось, поэтому я, наверное, должна принять и ее отца.

Бабушка была настолько властной, что Огюст терялся на ее фоне. Его присутствие в их жизни было едва ощутимым. После того как восторг от возвращения отца прошел, Камилль могла и вовсе о нем позабыть. Однако Огюст, казалось, раздражал бабушку одним лишь своим присутствием. Она сожалела, что погиб ее сын, а не ущербный зять. Сожалела, что они катятся к нищете.

– Мы вынуждены отпустить вас, – сказала бабушка кухарке мадам Трамбле. – Я знаю, что вы хотели уехать в Тулузу к сыну. Теперь у вас нет причин откладывать переезд.

– Я бы так хотела остаться, мадам. Даже за маленькое жалованье, – плакала женщина. – Я работаю у вас с тех пор, как вы были невестой. Но я нужна внукам, ведь их мать так больна.

– Моя дорогая Трамбле. Вы были мне не только кухаркой, но и другом. Но я больше не в состоянии платить даже урезанное жалованье. Экономке тоже.

В итоге бабушка наняла женщину из Нуаеля в качестве универсальной домработницы на неполный рабочий день. Один день она убирала, один день пекла и варила рагу, один день стирала. И даже научила Камилль пришивать пуговицы и удлинять подол юбки.

Бабушка закрыла одно крыло шато. Затем отгородила еще несколько комнат. В конце концов в их распоряжении остались только собственные спальни и гостиная, где они обедали за круглым деревянным столом рядом с фортепиано. Бабушка продала последние из своих величайших сокровищ: гобелены XVI века с изображением дамы с единорогом, которые украшали вестибюль. Золотые и серебряные канделябры уже давно были проданы, а теперь она избавилась от столового серебра и фарфора.

– Кому нужны тридцать шесть столовых приборов Christofle[11] и Sèvres[12]? – фыркнула бабушка. – Мы едва себя можем прокормить, не говоря о том, чтобы устраивать банкеты.

В 1909 году камилль исполнилось пятнадцать. По этому случаю бабушка заказала торт с изысканной глазурью в местной пекарне. На полях позади шато Огюст подстрелил фазана, а экономка приготовила из него рагу. Бабушка открыла бутылку портвейна, чтобы подать к столу. Она хотела устроить в особняке последний праздник.

– Ты теперь молодая леди, Камилль, – сказала бабушка. – Жаль, у нас в погребе не осталось шампанского. Но этот портвейн даже лучше.

У бабушки в тот вечер было на удивление хорошее настроение. Она много разговаривала, искрилась таким отчаянным весельем, и Камилль сделала вид, будто наслаждается этим маленьким праздником, несмотря на то, что совсем скоро им предстояло покинуть шато.

Спустя неделю дом и вся немногочисленная мебель были проданы на аукционе. А через месяц они переехали в коттедж управляющего имением, расположенный в получасе ходьбы от шато. К нему примыкали сад и небольшой участок сельскохозяйственной земли. Это все, что осталось от владений Бомарше. Уже несколько десятилетий никакого управляющего имением не было и дом пустовал, клумбы покрылись сорняками, а по периметру сада рос колючий кустарник.

Они привезли с собой мебель, что пылилась в кладовых шато, а также кухонную утварь, тарелки и столовые приборы. Глядя на двухэтажный коттедж, Камилль думала, как же им уместить здесь все вещи. Пока Огюст руководил разгрузкой повозок, она вошла вслед за бабушкой в их новый дом.