Спустя несколько дней Камилль увидела высокого китайца, прогуливающегося по главной улице города Нуаеля и поправлявшего лацканы знакомого ей жилета. Но все ее раздражение испарилось, когда Камилль заметила, как бережно мужчина прикасается к парчовой ткани и латунным пуговицам. Его лицо выражало гордость и восторг. Жан-Поль лишь пожал плечами, когда Камилль указала на мужчину в жилете, который муж продал без ее ведома.

– Как дети малые, – с презрением бросил Жан-Поль. – Наряжаются в нашу одежду, но даже не знают, как правильно ее носить. Он напялил жилет поверх этой дурацкой туники.

– Но ведь это ты продал ему жилет, – тихо сказала Камилль и вздрогнула, когда пальцы Жан-Поля сжали ее руку. Но он ослабил хватку и слегка поклонился проходящей мимо пожилой паре: мэру месье Этьену Гурлину и мадам Гурлин.

Камилль покачала головой, вспоминая об этом.

Она закончила сортировать почту, разложив ее по четырем сумкам, а затем оставила их у задней двери, чтобы Эмиль забрал. Поверх Камилль положила сушеную морковку – небольшое угощение для ослика, который тянул почтовую тележку Эмиля.

«Нет, – подумала она, – Жан-Поль без стыда брал деньги у китайцев».

Но он убьет ее, если узнает, что Камилль влюблена в одного из них.

В тот год, когда Камилль исполнилось двенадцать, лето наступило рано и прокатилось по долине Соммы, испепеляя поля и леса неумолимым солнцем. Ночи были едва прохладнее дней. Когда Камилль выходила утром на террасу шато, ее босые ноги ощущали приятное тепло каменных плит, не остывших за ночь. А в июле фрукты и овощи в саду, казалось, поспели за одно мгновение. Из садовников в шато был только старик Бастьен, но сил и проворства следить за сорняками и кустарниками ему уже не хватало. Однако нанять кого-то помоложе бабушка позволить себе не могла.

Бастьен собирал и таскал мешками фасоль и перец, огурцы и баклажаны, ягоды и фрукты. Все это он оставлял у дверей кухни. Также ему приходилось рубить дрова для трех старинных дровяных печей, на которых кипели кастрюли, пока кухарка занималась заготовками и консервированием. Бастьен заявил, что сам уже не справляется.

На следующий день Камилль отправилась в огород с корзинкой. Бабушка пригласила на обед гостей, и кухарка готовила террин[9] из свежего гороха.

– Иди скажи Бастьену, что нужно наполнить две миски, – распорядилась кухарка. – Мадам графиня пригласила жену мэра, поэтому стручки гороха и салата латук должны быть идеальными.

– Устроим настоящий званый обед, – кивнула Камилль.

– Да, ma petite[10], – с грустью в голосе сказала кухарка. – Возможно, это наш последний званый обед.

В этот момент Камилль подумала, что речь идет о последнем званом обеде этим летом, ведь оно близилось к завершению.

Однако когда Камилль пришла на огород, то Бастьена там не обнаружила. Над листьями салата с лейкой склонился темноволосый загорелый подросток. Совсем худой, он казался очень хрупким на вид. Светлые глаза юноши того же льдисто-голубого оттенка, что и платок, повязанный на его шее, глядели настороженно и недоверчиво. Он отступил немного назад, будто не знал, что делать. Его заляпанные грязью штаны были закатаны выше колен. Он был босиком, ботинки аккуратно стояли на деревянном ящике рядом с грядкой.

– Здравствуй. Я Камилль Барбье, – вежливо представилась Камилль. – А как тебя зовут?

Но ответить юноша не успел. Услышав ее голос, Бастьен поспешно вышел из-за бобовых стеблей.

– Мадемуазель Камилль, чем могут быть полезен?