Эти картины взволновали Камилль. Вызвали желание помчаться домой и поставить мольберт, чтобы нанести на него цветные мазки, изобразить солнечные блики, колышущуюся пшеницу, буйство ветра, подгоняющего облака.

Затем следующий зал – и еще одно откровение. Фарфор, расписанный одновременно яркими и умиротворяющими цветами. Эти утонченные, искусно выполненные изделия, столь отличные от свободных и радостных картин, которыми Камилль любовалась десять минут назад, восхищали ее не меньше.

Табачные пузырьки из прозрачного стекла размером с большой палец, изнутри расписанные детальными миниатюрами. Ширмы с изображениями богов и богинь в парящих одеяниях. Фарфоровые изделия ярких, но в то же время приглушенных тонов, украшенные цветами, мифическими животными и витиеватыми облаками. Некоторая керамика была строгой, покрытой однотонной глазурью, но от этого не менее изысканной: однородный цвет подчеркивал изящество форм.

Камилль стала узнавать разные вариации одной и той же сцены. Восемь фигур окружили урну. Это боги и богини? Фарфоровая статуэтка женщины в развевающихся одеждах поднималась на облаках к луне. Вырезанные из слоновой кости мужчина и женщина, идущие по мосту из птиц и облаков. Камилль понимала суть европейского искусства, знала о значении лилий и голубей, снопа пшеницы и синего цвета. Однако здесь скрытый смысл образов не давал покоя. Их значения были загадкой, которую она не могла разгадать. Если бы Камилль могла подобрать ключ к этой чудесной таинственной истории.

– Вижу, вы знаток китайского искусства, – раздался голос рядом с Камилль. Обернувшись, она увидела улыбающееся лицо женщины средних лет в голубовато-сером наряде. Из-под ее шляпы выглядывали каштановые кудри.

– Вовсе нет, – ответила Камилль. – Я впервые вижу нечто подобное. У моей бабушки было несколько китайских предметов искусства, но теперь понимаю, что они даже близко не были так хороши, хотя и были яркими и большим.

– Возможно, это была европейская имитация китайского фарфора, – пояснила женщина.

– Похоже, вы очень хорошо разбираетесь в этом, мадам.

– Я работаю в магазине, где продается китайский антиквариат, – женщина порылась в сумочке и протянула Камилль визитку. – Раньше мне просто нравилось любоваться китайским искусством. Теперь же я знаю историю, значение и особенности изготовления каждого изделия. Это делает их еще более прекрасными.

У входа в выставочный зал послышалось шарканье. Камилль обернулась. Там стояли девушка и юноша. Оба китайцы. Их черты лица были так похожи, что не составило труда догадаться – они родственники. Молодые люди мельком взглянули на Камилль, а затем обратили все свое внимание на женщину.

– Вот ты где, Дениз, – сказала молодая китаянка. – Нам уже пора.

Женщина кивнула Камилль на прощение. Эти трое покинули выставочный зал. Звук их шагов постепенно стих. Камилль невольно задумалась о том, что же связывало эту троицу. Женщина сказала, что работает в китайском антикварном магазине. Камилль взглянула на визитку в своей руке.

«“Пагода”. Луи Дэн, владелец».

В тот вечер за ужином, на этот раз в простой брассерии[14] Камилль оживленно рассказывала отцу о картинах импрессионистов и выставочном зале, заполненном предметами китайского искусства. Ее слова вызвали у Огюста одну из его редких искренних улыбок.

– Тогда мне есть что тебе показать, – вдруг произнес отец, – как только вернемся домой и бабушка уснет.

Огюст положил свою руку поверх ладонь Камилль, что делал очень редко.

В середине следующего дня, когда Огюст и Камилль сошли с платформы Нуаель, солнце все еще ярко светило. Огюст заметно устал и опирался на трость. Камилль несла их сумки, беспокоясь о том, как отец сможет в таком состоянии добраться до коттеджа. Но, выйдя из здания вокзала, они увидели старика Фурнье с его ослиной повозкой.