Если до нечистоты было благо, то очищения достаточно. Но очищение – лишь условие, а остающееся – благо, не само очищение.

И что остается? Возможно, сама природа не была благом, иначе не оказалась бы во зле.

Назовем ли ее благообразной? Но этого недостаточно для пребывания в истинном благе, ведь она склонна к обоему.

Ее благо – в соединении с родственным, а зло – с противоположным.

Очистившись, она соединится. Но обратится ли после очищения? Или, очистившись, уже обратилась?

Значит, это ее добродетель? Или то, что происходит с ней от обращения?

Что же это? Созерцание и отпечаток увиденного, вложенный и действующий, как зрение в отношении видимого.

Значит, она не имела этого и не вспоминает? Или имела, но не действенно, а как бы в запасе, не освещенное?

Чтобы осветилось и узнало свое, нужно обратиться к свету.

Она имела не сами вещи, а отпечатки. Нужно совместить отпечатки с истинными оригиналами.

Можно сказать, что она имеет, потому что ум не чужд ей, особенно когда она на него смотрит.

А иначе, даже присутствуя, он чужой.

Как и в науках: если мы не действуем согласно им, они чужды.

5. Но до каких пределов простирается очищение? Так станет ясно уподобление какому богу и тождество с ним.

Это главный вопрос: как относиться к гневу, вожделению и всему прочему, к страданиям и родственному, и как отделиться от тела насколько возможно.

От тела, пожалуй, можно отделиться, собирая себя воедино, оставаясь бесстрастным, воспринимая лишь необходимые удовольствия, исцеления и избавления от страданий, чтобы не беспокоиться, устраняя боли или, если нельзя, перенося их мягко, уменьшая через не-сострадание.

Гнев устранять насколько возможно, а если нельзя, то чтобы душа не гневалась вместе, а непроизвольное было слабым.

Страх – полностью, ибо бояться нечего, кроме как в наставлении.

Вожделение? Ясно, что не к дурному.

Пищи и питья – не самой душе, и не к любовным утехам, разве что естественным, без непроизвольного.

Вообще, душа будет чиста от всего этого, и неразумное тоже захочет очиститься, чтобы не страдать, а если и страдать, то слабо и быстро успокаиваясь от соседства с лучшим.

Как если бы кто-то, живя рядом с мудрым, пользовался этим соседством, либо становясь подобным, либо стыдясь делать то, что не угодно доброму.

Борьбы не будет, ибо присутствие разума, которого худшее стыдится, заставит его самого негодовать, если оно вообще двинется, за то, что не сохранило покоя при господине, и укорять себя за слабость.

6. В этом нет греха, это правильный путь для человека.

Но стремление – не просто избежать греха, а стать богом.

Если в таком человеке есть что-то непроизвольное, он будет богом и демоном, двойственным, вернее, имеющим в себе иное с иной добродетелью.

Если же ничего такого нет, то он – просто бог, но бог следующих за первым.

Ибо он сам – пришедший оттуда и, оставаясь самим собой, пребывает там.

А то, с чем он соединен здесь, он тоже уподобит себе по мере сил, чтобы оно не страдало или не действовало против воли господина.

Какая же добродетель у такого?

Мудрость и разумность – в созерцании того, что имеет ум, а ум – в прикосновении.

И то, и другое двояко: одно – в уме, другое – в душе.