Они похожи, как две капли воды, только взгляд мужчины какой-то потухший, будто он давно перестал различать яркие краски жизни.

Понимаю, что мне нужно что-то сказать, потому что человек напротив ждёт этого от меня. Но я не могу. Я так шокирована, что не получается.

— Соня, — окликает меня Свободин-старший. — С вами всё в порядке?

— Да. Но скажите… О чём? — всё же произношу своими онемевшими губами. — О чём нам с вами разговаривать? Я не понимаю. Как я вам уже ранее говорила, я не врач, а лишь старшая операционная сестра. И всё. Я не понимаю, что вы хотите от меня услышать?

И я действительно не понимаю, о чём? Зачем? Почему?

— Я хотел бы поговорить с вами о своей жене, — делает паузу, а потом продолжает, всё время не отводя от меня своего взгляда. — И не только. Мы можем где-нибудь уединиться и поговорить, где нас никто не потревожит?

Я выдыхаю. Вот только получается как-то уж сильно нервно. И в эту секунду начинаю жалеть о том, что вернулась в Россию. В этот проклятый город, из которого бежала, как от огня. Словно он может больно меня ужалить. Да так сильно, что не смогу встать. Впрочем, так оно и случилось.

Лишь когда узнала о том, что под сердцем ношу маленькую, крохотную жизнь, подобно птице Феникс я возродилась из пепла.

И вот сейчас я будто иду ко дну, без шанса выплыть на поверхность воды. Не понимаю, чем я так согрешила в прошлой жизни? Знать бы ответ на этот вопрос. Возможно, тогда я бы смогла всё исправить. Хотя, наверное, заслужила.

— Соня, пожалуйста, — в его взгляде, направленном на меня, увидела мольбу.

— Хорошо, — после минутной заминки отвечаю, обдумав всё. — Только я могу уделить вам не больше получаса. Я всё же на работе. А сейчас у меня как раз обеденный перерыв. Мы можем расположиться в кафе напротив. Там пообедать и поговорить. Только переоденусь.

— Хорошо. Спасибо большое, Соня, — Свободин-старший кивает в знак благодарности, а я, ничего не сказав, просто разворачиваюсь и направляюсь в сторону своего кабинета.

Через десять минут мы сидели в уютном кафе напротив клиники, где я иногда обедаю. Здесь тихо, спокойно и никто нам не сможет помешать. На ресепшене Виту я предупредила. Она сказала, что если что – наберёт мне.

— Я вас слушаю, Виктор Петрович. О чём вы хотели со мной поговорить? И я, если честно, до сих пор не могу понять, о чём нам с вами разговаривать.

Мужчина молчал минут пять. Видно, собирался с силами. А может, не знал, с чего начать. А потом всё же заговорил.

— Вы же знаете, что моя жена сильно больна. У неё опухоль мозга.

— Да. Я прекрасно об этом осведомлена. Я присутствовала на операции в качестве ассистента, а потом к ней заходила, чтобы узнать, как Виктория Викторовна поживает.

— Да. Она говорила. И спасибо вам за это. Жена много говорит о вас. Вы хорошо на неё влияете. И я хотел вас попросить заходить к ней. Когда вы на работе. Хотя бы полчаса в день уделить ей. Я не знаю, почему, но вы ей нужны. Будто как-то связаны с ней. Вы ей нужны. Вы будто жизнь в неё вдыхаете.

М-м-м, что?!

Если ранее я была ошеломлена, то сейчас даже не знаю, как назвать своё состояние. У меня шок в десятой стадии.

Я многое предполагала, но не это уж точно. Всё что угодно: от благодарности до скандалов и угроз, чтобы вообще не приближалась к их семье. Но совершенно не этого.

Какого чёрта? Почему я должна думать о человеке, который разрушил мою жизнь? По вине которой теперь Поля без одного родителя. Росла без папы. Почему тогда никто не думал, каково будет мне? Что чувствую я, чёрт побери?

Почему я должна всех спасать? Почему? Я что, похожа на мать Терезу – всепрощающую и всем помогающую? Я уверена, что Виктория Викторовна даже ничего никому не рассказала, что именно она повинна в том, что случилось пять лет назад.