Дух Прерий Зохра

Я была здесь, когда еще не было гор, лишь мягкие холмы, омываемые древними морями. Я чувствовала поступь гигантских зверей и шепот ветров, переносящих семена жизни. Я видела, как солнце рождается каждое утро и умирает каждый вечер, окрашивая небо в цвета, которые невозможно назвать. Я – Земля.

На протяжении бесчисленных циклов луны и солнца, по моим бескрайним просторам ступал Народ. Они были моими детьми. Они ходили легко, оставляя следы, которые тут же стирались ветром, словно показывая свое уважение к моему дыханию. Они брали из моих рук ровно столько, сколько нужно было для пропитания и жизни, не больше. Они слушали мои голоса в громе и шелесте травы. Они знали мои священные места – там, где завеса между миром видимым и невидимым была тонка, где обитали Духи Предков, где Сердце Мира билось в унисон с их сердцами. Священные Земли были не просто частью меня, они были моей душой и их душой.

Но пришло время перемен. С востока пришел новый ветер, несущий странные запахи дыма, металла и алчности. Пришли другие люди. Их шаги были тяжелыми, их взгляды – жадными. Они не видели во мне живое существо, Мать, дающую жизнь. Они видели лишь то, что можно взять, разделить линиями на бумаге, огородить, выкопать. Они не слышали шепота Духов, их уши были заложены звоном монет.

Они гнали бизонов, прокладывали железные пути, строили свои твердыни и города на моей коже. Они нарушали свои же обещания, словно слова не имели веса. Но самое страшное – они покусились на Священные Земли. Они почуяли там богатство – блестящие камни и черную кровь, скрытую глубоко внутри. Они вторглись туда с кирками, динамитом и железными машинами, разрывая мою плоть, оскверняя места покоя древних, заглушая крики Духов своим грохотом.

Я стонала от боли. Мои реки плакали мутной водой, мои деревья падали под их топорами, мои священные камни разлетались в пыль от взрывов. Мои дети, Народ, чувствовали мою боль. Они были загнаны в пыльные, безжизненные уголки, их дух был сломлен, их голоса звучали тихо и безнадежно. Отчаяние стелилось над землей, как утренний туман.

Казалось, все потеряно. Что алчность и железо победили древнюю связь, что Дух Прерий обречен угаснуть под тяжестью их мира.

Но Дух не умирает легко. Он может затаиться, стать невидимым, но он помнит. Он чувствует. И когда боль становится невыносимой, когда осквернение достигает сердца, Дух начинает шевелиться.

Из самого сердца Священных Земель, из глубины, которую они пытались разграбить, я почувствовала ответ. Не смирение, а гнев. Не апатию, а решимость. Я почувствовала, как хрупкие нити, связывающие моих детей – рассеянных, разных, порой враждующих – начинают сплетаться в единый, крепкий канат. Я почувствовала, как древняя память просыпается в их крови.

Я послала весть. Не на языке людей, а на языке видений, знаков, ощущений. Я напомнила им о том, кто они. Я показала им путь – путь Единства, путь Сопротивления, путь, использующий мою силу, силу Земли, против силы железа. Я показала им, что даже самый маленький ручей, сливаясь с другими, может стать могучей рекой. Что даже самые тонкие нити, сплетаясь, могут удержать гору.

Теперь время ожидания закончилось. Жажда белых достигла своего пика. Они идут за последним – за моей душой, за душой моего Народа.

Но Народ услышал зов. Он собирается. Он помнит. Он готов бороться не только за жизнь, но и за право быть собой, за право Земли быть священной.

Приближается буря. Земля ждет. Духи пробуждаются. И Дух Прерий готовится заговорить. Не шепотом травы, а грохотом грома и эхом тысяч голосов, объединенных в один клич: Земли Индейцам!

Глава 1: Пыль Резервации

Солнце садилось, окрашивая небо в выцветшие оттенки оранжевого и багрового, но даже самый красивый закат не мог скрыть убожества, окутавшего индейскую резервацию, словно саван. Пыль была здесь повсюду. Она поднималась от каждого шага, оседала на лицах, одежде и скудных жилищах, проникала в легкие, напоминая о том, что даже воздух на этой земле больше не принадлежал им свободно. Это была не плодородная пыль прерий, а сухая, безжизненная взвесь истощенной земли, обнесенной колючей проволокой и невидимыми границами.

Среди редких, хилых построек, предоставленных "белым отцом" – по большей части ветхих лачуг и палаток, – царили нужда и апатия. Женщины готовили скудные ужины из правительственных пайков – муки, жира и изредка жесткого мяса. Дети играли тихо, без прежней звонкости, их животы часто были голодны, а глаза – тусклы от болезней. Кашель разносился по лагерю – туберкулез и другие неведомые прежде хвори подтачивали силы людей, живущих впроголодь и тесноте.

Потеряны были не только земли, но и смысл жизни. Некогда могучие охотники сидели без дела, их луки и копья пылились, а винтовки, если и были, использовались лишь для редкой добычи мелкой дичи на ограниченной территории резервации. Великие стада бизонов, дававших пищу, одежду и кров, исчезли, уничтоженные белыми охотниками и политикой правительства. Без охотничьих угодий, без свободы передвижения, без возможности следовать древним путям предков, дух народа угасал, как угольки костра под слоем пепла.

Молодой Быстрый Лис сидел у входа в семейную лачугу, стругая кусок дерева острым ножом. Он был высок и крепок для своих девятнадцати зим, с быстрыми, умными глазами, которые, казалось, видели слишком много горечи для его лет. Его имя – Свифт Фокс – когда-то означало ловкость и хитрость на охоте, быстроту в бою. Теперь оно звучало как издевка. Где здесь быть быстрым? Где хитрить? Вся его жизнь проходила в пределах этого тесного, пыльного загона. Он чувствовал, как энергия юности, предназначенная для бескрайних прерий и горных склонов, задыхается в этих стенах.

Он видел разочарование на лицах старших, слышал их горькие слова о сломанных обещаниях, о договорах, разорванных белыми, как старые тряпки. Он видел, как его сверстники теряют надежду, погружаясь в безделье или пытаясь заглушить боль "огненной водой", приносимой торговцами. Его собственный дух бунтовал против этой покорности, против этой медленной смерти. Он хотел действия, хотел свободы, хотел вернуть достоинство своего народа. Но пути не было.

Быстрый Лис поднял глаза к горизонту. Далеко-далеко, за холмами резервации, под начинающим темнеть небом высились зубчатые очертания гор – Пики Духов. Это были не просто горы. Это была часть Священных Земель – территории, обещанной их предкам "навечно" в одном из самых ранних и торжественных договоров. Там, по рассказам старейшин, до сих пор жили духи, там были древние места силы, там земля была живой и щедрой. Он никогда не был там, эти земли находились слишком далеко и уже много лет были вне досягаемости, но он слышал о них с самого детства. Это было место из легенд, последнее напоминание о потерянном рае.

Священные Земли… Даже упоминание их вызывало в сердце Быстрого Лиса смесь тоски и едва тлеющей надежды. Эти земли были их прошлым, их наследием. Теперь они были просто точкой на горизонте, к которой запрещено приближаться.

Недавно по лагерю поползли новые слухи. Шепотки стариков угасали, но в них сквозила тревога. Говорили, что белые проявляют к Священным Землям особый интерес. Что там что-то нашли. Что даже тот старый, почти забытый договор теперь под угрозой. Что жадность белого человека, ненасытная, как степной пожар, вновь тянется к тому, что не принадлежит ему.

Быстрый Лис сжал кулаки. Пыль резервации была горькой на вкус. Он не хотел провести всю жизнь, глотая ее, наблюдая, как его народ медленно угасает. Он не знал, что делать, но чувствовал – должно быть что-то, кроме этого ожидания конца. Что-то, что вернет им землю, небо и самих себя.

Он продолжал смотреть на Пики Духов, пока последние лучи солнца не скрылись за горизонтом, оставляя его наедине с пылью и своим растущим разочарованием. Но где-то глубоко внутри, рядом с болью, теплилась маленькая искорка. Искорка, которая еще не знала, что скоро разгорится в пламя.

Глава 2: Тени Прошлого

По вечерам, когда дневная жара спадала и воздух становился чуть прохладнее, самые стойкие из старейшин собирались у небольшого костра. Это были хранители памяти, те, кто еще помнил времена до резерваций, до голода, до постоянного страха. Молодые, включая Быстрого Лиса, часто садились поодаль, слушая их рассказы. Официальные школы, открытые белыми, пытались стереть из памяти их историю, их язык, их самих. Но здесь, у костра, прошлое оживало.

«Помню, как земля дрожала под копытами миллионов бизонов», – говорил старый Волк, его голос был хриплым, как шелест сухой травы. Его глаза, некогда острые, теперь смотрели куда-то вдаль, в прошлое. «Мы были частью этого движения, частью дыхания прерий. Земля давала нам все. Мы не брали больше, чем нужно, и уважали ее. Мы были свободны, как ветер».

Другой старейшина, по имени Медвежий Коготь, добавлял: «Пришли белые, сначала их было мало. Они говорили о мире, о торговле. Мы были готовы делиться, как учит Великий Дух – Земля достаточно велика для всех. Мы заключали договоры. Они называли это "бумагами", мы называли это "словами чести". Мы верили их словам, скрепленным рукопожатием и общими трубками мира».