А сейчас ее ждали гораздо более увлекательные дела.

Они с Джонни, Карой и Ником должны были встретиться в аэропорту через час. Мэтти чуть ли не подпрыгивала от предвкушения: она никогда еще не была в Швейцарии и ее покорили увиденные на туристических сайтах картинки – точь-в-точь как в книжке со сказками: казалось, там на самом деле живет Хайди![8] Мэтти работала в «Трех пчелах» уже почти год и за все это время ни разу толком не отдыхала, так что ей не терпелось поскорее сбежать из мрачного лондонского сумрака. Работа в одном из самых динамичных рекламных агентств Лондона с его реестром модных первоклассных клиентов была не вполне той карьерой художницы, которую Мэтти себе когда-то придумала, но зато это место с лихвой оплачивало счета, скопившиеся за годы учебы, и к тому же ей нравилось, что работа у нее творческая, и нравилась энергия людей, с которыми доводилось сотрудничать. А еще ей нравилось жить в большом городе, нравилось ощущать себя частью этого вибрирующего пространства, и в мечтах она позволяла себе разгуляться – представляла, что, возможно, когда-нибудь возглавит собственное агентство, а может, вдохнет жизнь в какой-нибудь старый заброшенный бренд. Мэтти хотела доказать, что не ошиблась, – доказать себе самой, а также всему тому, от чего когда-то убежала. А то, что она жует желудочные таблетки так, будто это мятные леденцы, и не может вспомнить, когда в последний раз просыпалась без головной боли, Мэтти считала неотъемлемой частью этой работы.

Такси посигналило снова, и она в последний раз огляделась по сторонам, убедилась, что не забыла чего-нибудь жизненно важного. Сбежала по лестнице, загрузила чемодан в багажник кеба и забралась в салон. Наконец-то у них с Джонни будет возможность побыть вместе, ни на что не отвлекаясь. И с лучшей подругой она наконец-то вдоволь наобщается. Идеально, просто идеально.

С Джонни Мэтти познакомилась чуть больше года назад. Она договорилась с парой приятелей, с которыми давно не виделась, встретиться воскресным вечером в пабе в Ковент-Гардене. Заведение было темное и шумное, наводненное экспатами и бэкпекерами[9], и их когда-то такой родной австралийский акцент теперь казался Мэтти иностранным. Голые доски пола были липкими от пролитого пива, из колонки над головой бухали басы. Ощущение тут возникало такое, будто попал в преисподнюю, но, когда днем Мэтти пришло сообщение от приятелей, она была на совещании и не успела предложить какого-нибудь места получше. Наконец она отыскала в толпе тех двоих, ради которых сюда пришла, но сквозь рев голосов и музыки не слышно было и половины того, что они рассказывали, так что Мэтти решила, что долго задерживаться тут не станет. После следующего бокала она начала прощаться. Пообещав, что скоро снова с ними увидится, Мэтти стала пробираться сквозь массу людей к двери. Когда она потянула на себя тяжелую железную ручку, ее едва не снесла высоченная фигура, которая, наоборот, входила.

– О боже, прошу прощения, я вас не заметил. Все нормально? Не ушиб я вас? Поспешишь – людей насмешишь, да?

Мэтти запрокинула голову и увидела над собой широкие плечи в полосатом изумрудно-белом свитере для регби, коротко остриженные волосы песочного цвета и излучающий тревогу взгляд таких ясных голубых глаз, каких она никогда в жизни не видела. Говорил мужчина четко, не растягивая по-простецки слова, но ей пришлось встать на цыпочки, чтобы расслышать его вопросы в гвалте паба. Проведя более внимательный осмотр, Мэтти заметила у него на переносице россыпь мелких веснушек. Широкие плечи и веснушки. Убийственная комбинация. Интересно, что могло понадобиться чистокровному британцу, весьма вероятно выпускнику частной школы, в «Рванине»? Это было традиционное место встреч выходцев из британских колоний.