Ее беспокоил Морис. Лоб брата был горячим и взмок, ему стоило большого труда доковылять до реки, и иногда он нес какую-то бессмыслицу.

– Ты должна пойти и найти дорогу, – сказал он, шлепая мошек и почесываясь. – Здесь нельзя оставаться. Еда кончилась. Я есть хочу.

При упоминании о еде у Кэтрин заболел желудок.

– Иди туда. – Он указал вниз по течению. – Если пойдешь по берегу, не заблудишься.

– Можно и в другую сторону.

– Нет, лучше туда.

– Почему?

– Там ближе дорога.

– Откуда ты знаешь?

Морис почесался, но не ответил.

– И далеко идти?

– Пока не увидишь дорогу, – он говорил так, будто это было очевидно. – Или пока не найдешь брод. Тогда перейди реку и ищи дорогу на другом берегу. Какая-нибудь машина должна проехать мимо.

– Ладно. Пойду и просто посмотрю.

– Вот и хорошо.

Он отдал ей одну из своих драгоценных конфет. Кэтрин положила ее в карман и оставила на потом, хотя очень хотела есть. И пошла по берегу вниз по течению.

Морис сел и стал ждать, пока сестра вернется и приведет помощь. Он потерял счет времени. Сидел, вытянув перед собой раненую ногу: та была горячей и болела. Хорошо хоть дождя сегодня не было. А может, и был, но перестал. Морис даже не помнил. Одежда промокла; возможно, и правда был дождь. Дождик, дождик, веселей, капай-капай, не жалей. Морис захихикал.

К середине утра в мыслях наступила сумятица. Река шумела слишком громко. Шум мешал думать; хотелось щелкнуть выключателем, чтобы наступила тишина. Он равнодушно смотрел, как чесунчик сел на тыльную сторону запястья и начал пить кровь. Казалось, к нему это не имело ни малейшего отношения. Он словно смотрел передачу про дикую природу. Мама любила такие передачи. В конце концов он раздавил чесунчика пальцем.

Ему казалось, что Кэтрин пропадала уже несколько часов, но он не знал, сколько времени прошло на самом деле. Вспомнил про папины часы и покосился на машину, которая лежала в реке совсем рядом, но мысли тут же переключились на что-то другое. Думать о машине и об отце не хотелось.

Он достал из кармана последнюю конфету и снял бумажный фантик. Белый кубик размяк и прилип к пальцам. Откусил половинку передними зубами и отдал другую половину Томми, который недавно подошел к нему и теперь, стоя на четвереньках, смотрел на реку, где течение закручивалось небольшим водоворотом.

– Томми, держи! Вот, смотри. Это тебе.

Он окликнул брата несколько раз, прежде чем тот его заметил. Глаза Томми вдруг загорелись; он подошел, выхватил у Мориса липкую конфету и сунул в рот.

– Не хватай. Это невежливо. – Томми не обратил на него внимания. – И не проглатывай все сразу. Еды больше нет и не будет, пока Кэтрин не найдет дорогу.

Но Томми уже съел конфету и побрел вдоль берега. Потом вдруг остановился, повернулся к реке и сел на корточки. Морис с любопытством на него смотрел.

– Что там?

Томми не ответил.

Ну и ладно. Пусть сидит, если так хочется.

Снова захотелось пить. Он неуклюже сполз с камня, сперва опустившись на одно колено, затем на четвереньки, и начал зачерпывать воду одной рукой. Меж камней юркнула маленькая пятнистая рыбка. Вода в ладони была коричневая, как заварка, но, когда он поднес ее к губам, она оказалась холодной, освежающей и хоть и странной на вкус, но не противной. Он выпил много, столько, сколько смог, и побрызгал водой лицо.

Морис собирался встать и тут увидел угря. Тот лежал на мелководье справа от него, так близко, что можно было дотянуться. В воде отчетливо просматривалась голова, длинное черное тело изгибалось плавной волной. Морис и раньше видел угрей, когда они ездили в отпуск. Они катались на лодке в Эссексе с дядей Уильямом, тетей Сюзанной и их детьми. Дети кормили угрей, насадив кусочки мяса на кончик длинной палки, а мама отказалась смотреть, сказала, что угри мерзкие и похожи на змей. Вечером папа купил консервированных угрей в банке. Кэтрин, естественно, не стала даже пробовать, но Морис съел чуть-чуть, а папа смотрел. Морис соврал, что ему понравилось, хотя на самом деле нет.