Солнце карабкается по небу. Дождевая вода на ветках высыхает, капли падают реже, и вот уже ни одной не видно. Но Томми все равно. Он уже не помнит, что они падали. Для него существует лишь вода в луже и больше ничего.

Морис знал, что никто их искать не станет. Родители сказали, что на две недели отправятся в путешествие, а потом папа приступит к новой работе; когда случилась авария, они ехали всего три дня. Никто не заметит, что они пропали. Тетя Сюзанна лишь через несколько недель, а может, даже месяцев спохватится, что никто не звонит и не пишет. Дедушка Чемберлен живет в специальной больнице. Он даже папу не узнает, так что вряд ли поднимет тревогу. Люди всполошатся, только когда папа не выйдет на новую работу. И даже тогда не будут знать, где искать. Он слышал, как папа говорил: мол, поедем куда глаза глядят.

Чтобы не думать о боли в ноге, Морис решил развести костер. Он велел Кэтрин принести из пещеры две палки, горсть сухих листьев и попытался выбить искру, но только натер мозоли на руках. Разозлился и бросил палки в реку.

– Такое дерево не подходит, – громко сказал он.

Позже он заснул и видел странные сны; возможно, это были не сны, а мысли. Лишь когда по речной глади заскользили полуденные тени и добрались до места, где он лежал, Кэтрин прекратила таскать камни.

– Одежда и одеяло высохли, – сказала она.

– И что?

Морис хотел, чтобы она понимала: он все еще на нее злится. Она напрасно потратила время на эти камни – могла бы искать дорогу. Кэтрин оттащила Томми от лужи. Тот сопротивлялся и издавал странные звуки, но она все же заставила его надеть отцовский свитер и брюки. Повязала галстук как пояс и закатала рукава, но руки Томми все равно в них утонули.

– Зато он не замерзнет, – сказала она.

– Я пить хочу.

Кэтрин принесла воды, налив ее в пакетик, и протянула оставшееся печенье. Морис съел, хотя его подташнивало. Не став ждать наступления темноты, дети забрались в нору, куда еще проникал свет. Сестра разложила оставшуюся одежду, соорудив что-то вроде постели. В меркнущем свете Морис лежал и слушал внезапно заголосивших птиц.

Отец говорил, что Новая Зеландия – птичий край. Дома он достал энциклопедию с книжной полки в кабинете; там была карта – два продолговатых острова, а между ними еще один, маленький, как точка под восклицательным знаком.

– Вот тут мы будем жить, – объяснил отец. – Давным-давно, несколько миллионов лет назад, еще до появления млекопитающих, острова отделились от материка. Поэтому в Новой Зеландии не водятся животные семейства кошачьих и собачьих, нет лошадей и медведей. Никаких привычных нам зверей.

– А змеи?

– И змеи не водятся. Только птицы. Новая Зеландия – птичий рай.

В энциклопедии была картинка: птица-великан с длинной шеей и мощными когтями. Но она не умела летать. Лежа в норе, Морис пытался вспомнить ее название, но забыл; только помнил, что она была намного выше полуголого туземца с татуированным лицом, что стоял с ней рядом и держал в руках копье. Индеец был коренным жителем. Маори. Точно, маори. Отец рассказывал им с Кэтрин про маори. Морис взглянул на картинку и подумал, что маори, должно быть, очень глупый, раз подошел так близко к птице-великану, пусть даже и с копьем. Туземец выглядел очень грязным и примитивным. И правда, глупый, раз лезет в лапы птице.

Ночью Морису снились когти и клювы. Незадолго до рассвета он громко застонал и вскрикнул; кто-то коснулся его лба.

– Кажется, у тебя жар, – послышался голос сестры.

Морис не ответил и повернулся к ней спиной.

6 апреля 1978 года

Настало утро. Морис выбрался на берег; Кэтрин стояла рядом. Он растянулся на большом камне у воды. Когда она вылезла из норы, ее снова встретили низкие облака. И чесунчики. Руки и ноги покрылись мелкими красными волдырями. Главное было не чесать, так становилось только хуже. Томми по-прежнему сидел в пещере и, несмотря на ее уговоры, отказывался выходить.