Глаза заволокло пеленой, я оттолкнулся от перил и быстро, насколько позволяла это раскисшая земля, зашагал к бабе Нюре.

8.

Баба Нюра жила через пять дворов от баболи. Дом, вытянутый во двор, а не вдоль улицы, как это принято в деревне, выделял его из всех уличных построек. Дед Петя в свое время учудил, решил строить не как у остальных. Дом получился высокий, крыша стояла острым углом, так что чердак был просторным, и дед Петя затевал там устроить что-то вроде летнего этажа. Но баба Нюра так и не позволила ему это сделать. «Будешь еще у меня по голове ходить», – аргументировала она свой отказ. Баба Нюра в отличие от сестры – женщина была обстоятельная. Сад – только яблони и вишня, огород – только картошка, тыква, огурцы, помидоры и капуста. И немного ноготков на крошечном, не вскопанном под овощи участке возле дома. Польза от них была множественная: сразу тебе и цветы, и лекарство, и в чай добавить зимой. Все остальное – баловство. Когда моя бабка высадила под окнами сирень, баба Нюра долго ахала.

– Запустишь, она потом все забьет. Ни света в дом не пустит, ни под окнами ничего не посадить, – говорила она старшей сестре.

– Да Бог с ней, пусть растет, – отмахивалась баболя. – Цветет уж больно красиво.

Баба Нюра, видимо, заметила меня в окно. Выскочила на улицу, по-утиному неуклюже побежала мне навстречу.

– Славик! Приехал! – заплакала она снова. – Ну, слава Богу. Я уж думала, что не захочешь. Пойдем в дом. Пока еще не все подошли.

– Здрасьте, – кивнул я, заходя в избу.

Через всю горницу тянулся длинный стол, сбитый наскоро из досок, прикрытых цветастой клеенкой. На широкой лавке у стены сидели два мужика, один из них вылавливал рукой из глубокой алюминиевой миски осклизлые огурцы, другой спокойно, по-философски наблюдал за этим мучительным процессом: огурец в самый ответственный момент выскальзывал и нырял обратно в миску, взбивая пузыри мутного рассола; из кухни высунулась хмурая девка в переднике и косынке, повязанной углом, что только подчеркивало остроту носа и подбородка, искоса посмотрела, что-то пробормотала сквозь зубы и тут же исчезла.

– Вот, внучок приехал, – представила меня баба Нюра мужикам, те кивнули и продолжили ловить огурец, будто игрались с ним. – Петр, иди сюда, – крикнула баба Нюра. – Славик приехал!

Дядю Петю, я почему-то никогда не звал его дедом, было трудно узнать в сухом и жилистом старике. За те три года, что мы не виделись, он как будто усох и подтянулся, словно хотел спрятаться в самом себе.

– Ну, здорово, Слав! – протянул он растопыренную клешней ладонь. Ревматические пальцы не распрямлялись. – Вишь, у нас что. Жизня какая.

Я пожал руку.

– Оля померла, – продолжал дядя Петя, удерживая мою ладонь. – Она тебе избу оставила. Сказала Нюрка уже?

– Нет еще, – удивился я этой новости.

– Ну, значит, скажет, – хмыкнул дядя Петя. – Потом поговорим. Помянем вначале. Самогоночки с дороги выпьешь?

При слове самогон мужики на лавке оживились и стали совершенно по-собачьи выжидающе поглядывать на дядю Петю.

– Я тебе сейчас дам самогоночки, зараза! – закричала с кухни баба Нюра. – Человек не евши с дороги.

– Все слышит, – ухмыльнулся дядя Петя. – Ладно, садись пока. Сейчас она тебе чего-нибудь пожрать принесет. Монашки только к восьми обещались.

– Ну, мы пойдем пока, Петро! – поднялся с лавки один из мужиков. – Потом-то подходить?

– Да куда ж без вас?! – ехидно произнесла баба Нюра, вынося из кухни тарелку с дымящейся картошкой. – Идите пока, придете к поминкам. Сейчас все равно делать нечего. Выпили по чуть-чуть и хватит.

– Помощники, тоже мне! – бросила баба Нюра, когда за мужиками закрылась дверь. – Послал Бог дармоедов. Позвала их столы сбить. Еще утром все сделали, и вот до какого часа сидят, выжидают. Давай садись, перекуси с дороги. Ирка, огурцы принеси! Ирку-то помнишь?! – обратилась ко мне баба Нюра. – Тольки моего жену?