«Ты едешь туда, чтобы учиться», – сказал отец.

«Ты едешь туда, чтобы выйти замуж за более выгодную партию», – добавила бы мама, если бы была жива.

Но она сама знала:

Она едет в Париж, чтобы стать другой.

День отъезда наступил неожиданно быстро.

На рассвете экипаж уже стоял у главного входа. Вещи были уложены, слуги суетились, запрягая лошадей.

Отец спустился на крыльцо, одетый в строгий мундир, с тем же невозмутимым лицом, что и всегда. Он ничего не сказал – только жестом велел подать Фериде руку, когда она подошла.

Она подняла на него взгляд.

И впервые увидела в его глазах сомнение.

Это длилось лишь миг.

А затем он заговорил, холодно и чётко:

– Ты должна помнить, кто ты есть.

Ферида сжала пальцы на перчатках.

– Конечно, отец.

Он кивнул, удовлетворённый её ответом.

– Береги себя.

Она кивнула в ответ.

А затем поднялась в экипаж.

Когда колёса тронулись с места, она почувствовала, как сердце подпрыгнуло в груди.

Париж ждал её.

И что-то внутри подсказывало – назад пути не будет.

Когда экипаж тронулся, оставляя за собой величественные ворота семейного поместья, Ферида не обернулась.

Она знала, что если посмотрит назад, если задержит взгляд хоть на секунду, в душе закрадётся что-то ненужное – либо сомнение, либо воспоминание о детстве, либо сожаление о том, что она покидает единственный мир, который знала.

Но ей не нужен был этот груз.

Вместо этого она устремила взгляд вперёд, туда, где дорога, покрытая утренней дымкой, исчезала среди холмов.

День обещал быть жарким. Воздух уже сейчас начинал наполняться сухим, густым ароматом лаванды и нагретого камня. Колёса экипажа скрипели по мостовой, лёгкий ветер играл с занавесками на окнах кареты, и Ферида, откинувшись на спинку сиденья, позволила этому мягкому движению успокоить её.

Её путь начался.

Снаружи мелькали знакомые пейзажи. Угольно-чёрные кипарисы, стройные и неподвижные, тянулись вдоль дороги, будто наблюдая за ней. Дома крестьян, окружённые виноградниками, оставались позади, их крыши утопали в зелени, а белые стены казались размытыми под светом утреннего солнца.

Она выросла среди этих холмов.

Когда-то, будучи ребёнком, она бегала по этим дорогам, вдыхая запах влажной земли после дождя, представляя себя героиней одной из тех книг, которые так жадно читала.

Но тогда ей казалось, что жизнь начинается за пределами этих холмов.

Что где-то там, далеко, в больших городах, скрывается её настоящая судьба.

Теперь, наконец, она направлялась к ней.

Ферида провела рукой по мягкому атласу платья, чувствуя гладкую ткань под пальцами. Она вспомнила слова отца, его предостережения, его уверенность в том, что она по-прежнему останется лишь фигурой в шахматной партии, которую он ведёт.

Но он ошибался.

Эта поездка – не просто побег от скандала, не просто временное изгнание, чтобы утихомирить гнев виконта д’Арманьяка.

Это был шанс.

Шанс начать заново.

Путешествие было долгим.

Ферида проезжала города, которые раньше знала только по рассказам слуг или по путевым дневникам отца. Караван-сараи, торговые площади, узкие переулки восточных городов, наполненные ароматами специй, переходили в холодную строгость европейских улиц, утопающих в сером камне.

На каждой остановке её окружали новые лица, новые голоса, новые акценты, которые она тут же подмечала, запоминала.

Она всё чаще ловила себя на том, что записывает в своём дневнике наблюдения – тонкие, едва уловимые детали, которые делали её путешествие живым.

Например, как старик-торговец на окраине Анкары шептал молитвы над кусочком янтаря, прежде чем продать его проезжему купцу.

Или как в кондитерской на одной из улиц Измира молодой пекарь рисовал узоры из карамели на горячем слоёном тесте, напевая себе под нос старую песню.