Дочь хозяина Руси Иванна Самович

– На дворе уже сентябрь. Время промелькнуло беззастенчиво быстро. Лето было тёплое приветливое. Казалось, только вчера я заслушивался переливами соловьиных трелей, а вон уже паутинка летит, блестя на солнце, навевая на меня грусть и тоску, – так думал Иван Васильевич, сидя рядом с сыном Иваном в небольшом возу, посматривая на пробегающие мимо окрестности.

Сытые лошадки резво бежали по утоптанной, ещё не успевшей размыться первыми осенними дождями дороге, пофыркивая и похрапывая от действий усердного возницы.

– Не страшна нам теперь орда, сынку. Конец ей приходит. Сбросим с себя эту тяжкую ношу, – обратился он к сыну, повернув к нему своё лицо.

– Да, слабы тартары становятся, – откликнулся, выйдя из задумчивости Иван, провожая глазами небольшой обоз с рыбой, медленно тянувшийся по дороге навстречу им. – Вот и рыбка, слава Богу, обильно водится в наших местах. Копейку какую-то даст и с голода не позволит пропасть, – заметил он, останавливая взгляд на переполненный рыбой проезжающий возок.

– Дружественный союз с Менгли-Гиреем крымским ханом заключил, – продолжил мысль Иван Васильевич. – Не будет мешать нам орду одолевать. Прошлый 1475 год, дал Бог, не принёс огорчений. Вот и семейство своё нарастил, – его лицо осветила улыбка, – Софьюшка доченьку мне народила Олёнушку, первую царевну на Русь явила, – его глаза выражали счастливую безмятежность. – А нынешний год вторую дочь мне подарил. Семья крепчает. Не хмурься, Ванюша, – проронил он, глянув на сына, – привыкнешь к мачехе. Нужен был этот брак мой с Софьей Руси нашей. Ты же знаешь, она – племянница последнего византийского императора. С ней я не только Великий князь, я с ней царство обретаю. Москва наша всемирную славу третьего Рима приобретает. Всё сделаю, чтобы объединить междоусобных князей под руку свою. Станешь ты, Ванюшка, после меня на Руси царствовать. Ты всё хмуришься! О тебе радею и о Московии нашей.

Вот и подъехали к дому дьяка. Неторопливо высадились во дворе. По широким деревянным ступеням вошли в дом. В лицо пахнуло жаром. В просторной натопленной светлой горнице народу было больше, чем обычно. Народа собралось – яблоку упасть негде было. Творческая мысль витала в воздухе, кипели страсти, с ними вспыхивали споры. Как без них-то? В избе много кто собрался: дьяки, подьячие, князья московские – все люди энергичные, толковые, родовитые. В избе натоплено было так, что стояла духота неимоверная, добавленная горячим дыханием разгорячённых тел. Гул голосов, ропот не смолкал ни на минуту, словно растревоженное семейство пчёл в улье. Собравшиеся обменивались мнениями, вносили свои предложения. Каждый из них желал доказать, что прав именно он, а не другой.

Здесь зарождались и творились законы, по которым жить предстояло всему государству, людям разного сословия, проживающим в нём. Здесь решались судебные уложения и грамоты для будущих законов.

Заметив вошедших Великих князей, подьячие и писари услужливо вскочили со своих мест, с уважением посматривая на них. Приветствовали, как положено, подобострастно и почтительно кланялись. Небрежно приняв приветствие собравшихся людей, Иван Васильевич основательно устроился подле длинного дубового стола. Потирая ещё не согревшиеся с дороги руки, нетерпеливо изрёк:

– А теперь доложите-ка мне, что у вас тут сделано для того особого сборника, какой я поручил составить, который доказывал бы измену новгородцев.

Внимательно слушал, что ему зачитали, одобрительно покачивая головой.

– Сие добре, всё добре составлено. Ещё не забудьте добавить об изменах Новгорода святой Руси. А такоже учтите договор новгородцев, что за нашими спинами против нас направленный с королём Казимиром – этим Великим князем литовским и польским.

– А, всё ж, какой прыткий этот наш князь Холмский, – заметил неожиданно дьяк, вклиниваясь в разговор. – Хорошо служит Московии нашей. Ловко отбил он тайную грамоту предателей новгородских. Из рук поганых их гонцов вырвал. Ужо помогли сии грамоты более узнать об изменах оных. А помните, други, что было во времена дальние? Ведь в договорной грамоте Дмитрия Донского с Великим Новгородом было писано о совместной борьбе с общими врагами Литвой и Тверью. Вот погодьте, сыщу я сей час.

Дьяк с усердием порылся в стопках грамот, разложенных на широком дубовом столе.

– Нашёл! Прочту грамоту оную, чтобы напомнить всем: «Всести на конь, ежели будет обида со князем литовским или тверским князем …»

– Добре! Правильно мыслил тоды сей князь в нашу пользу, – согласился Иван Васильевич, глядя задумчиво в грамоту.

– Укреплять Москву надобно прежде, чем всести на коня и защищать! Это первейшая задача наша, – воскликнул Иван Иванович, до сих пор молча выслушивающий думцев и отца. – Надобно такую перестройку Кремля учинить, чтобы стал он неприступен для врага. Каменные основательные хоромы возводить надобно. Слава Богу, собор Успения богородицы уже успели заложить, строить начали. Мыслю, к 1479 году уже поставлен будет. Стены кремлёвские тоже подымем непреступные каменные. Звонницу высокую учинить надумали, пусть так будет, чтобы приближение недруга далече узреть можно было. А наречь сию звонницу я пожелал бы именем батюшки мого – звонницей Ивана Великого. Покорим Новгород – сильнее станем. Защитим себя от Польши, Литвы и немцев, – возбуждённо, горячась, доказывал Иван, всё более распаляясь, жестикулируя руками. – А ещё, мыслю, в Кремле нашем надобно такие каменные палаты выстроить, чтобы не стыдно было гостей именитых принимать и иноземных послов всяческих. Чтобы Москву нашу третьим Римом кликать стали. Прав батюшка, что так мыслит.

Дьяк улыбнулся. Улыбался и Иван Васильевич, с теплотой, растрогано, смотря на сына, загораясь вместе с ним общими идеями и мечтами.

– Обязательно защитим Московию нашу от недругов и славу её приумножим! – вторил он сыну.

Дума затянулась, на сей раз, надолго. Думцы до охриплости доказывали друг другу правоту свою. Разъехались поздно. Усталые, но все были вдохновлены единым радостным порывом: «Правда – наша! Защита Руси православной от недругов всяческих – святой долг каждого».

На следующее утро Иван Васильевич собрал у себя в горнице самых приближённых и доверенных лиц. Обсудили все текущие дела. Дал он последние указания и наставления. По-отечески глянув на троих самых значимых мужей его государства, тех, кому он более всех доверял, молвил:

– Вы все трое за главных здесь на Московии будите. Вас я оставляю вместо себя. Сам на благое дело иду с дружиною своею. Хочу образумить вотчину свою – Великий Новгород. Заметьте все, с миром иду к ним чинить расправу и суд над боярами и воеводами новгородскими. Жало показывают они ныне своё змеиное, корысть чинят они над слабыми людьми и обездоленными. Вельми много челобитных имею, накопились в покоях моих. Стонет весь люд новгородский. Много обиженных появилось на землях наших. Тебя, Иван Иванович – сын мой любезный, оставляю за место себя главным. А тебя, князь Патрикеев Иван Юрьевич – наместник мой, судья и воевода, к тому же – брат мой двоюродный, назначаю советчиком и наставником к молодому Великому князю. А ты, Курицын Фёдор Васильевич – дьяк мой и глава посольского приказа, подсоблять им двоим во всех делах будешь. Доверяю вам всем, други мои милые, самое дорогое, что есть у нас – Москву нашу. Не забывайте такоже обиходить и старую государыню, мать мою – Марию Ярославну, и Великую княгиню Софью Фоминичну – жонку мою, на сносях она. Даст Бог, сына явит, надеюсь на то. Моих обеих дочурок не оставьте без внимания, оберегите. Малы они ещё совсем и беспомощны. Мягкость выражения с лица его вдруг спала, оно приняло суровые очертания, глаза смотрели жёстко и решительно.

– За Русь-матушку нашу православную радейте! Гонцов шлите мне часто с вестями разными и поручениями. Следите зорко за делами у соседей наших, в орде, такоже. Ордынский хан Ахмат глубоко увяз сейчас в войне с Крымом и турками. Все дела их ратные сейчас нам на пользу идут. Ослабнут тартары, пока они решат свои дела, будет мир с ними. Мы окрепнем, покорим богатый Новгород. И тартар одолеем, – князь весело глянул на присутствующих. – Прощаться будем, после полудня отбываю. Мне матерь свою надо успеть повидать, благословление её получить перед отъездом, да и Великую княгиню – жонку с дочерьми повидать желаю перед походом своим.

Иван Васильевич поднялся, направился к двери. Остальные тоже встали, но остались на своих местах, чтобы обдумать дальнейшие согласованные действия, распределить между собой обязанности.

В тереме жены Ивана Васильевича всегда ждали, он был здесь желанен. Государь вошёл в горницу, и застал там всё своё семейство. С переездом сюда Софьи терем стал другим. Здесь всё стало обряжено по вкусу византийскому на европейский манер. Стены были обиты золотой парчой, потолок затянут небесно-голубым сукном, тем же сукном, только с узорами и с золотой каймой, застланы были скамьи.

– Свою прежнюю жону в монастырь отправил. Выписал Византийскую жонку. Дружбу с западными соседями заиметь надобно, быть с ними в добром пожитьи и приязни, дабы не взирали они на нас, яко на диких азиатов. Сам римский папа невесту сыскал для меня, племянницу последнего византийского императора Константина Палеолог. После венчания с Софьюшкой наследником Византийской империи я себя именовать стал. Повелел герб московский с поражающим гидру Георгием Победоносцем объединить с двуглавым орлом – древним гербом Византии. При венчании нашем на мне шапка Мономаха была с бармами, присланными из Константинополя самим византийским императором. Отныне Москва стала наследницей Византийской империи. Я отныне – «царь всего православия», а церковь московская – преемница греческой церкви. Правда теперешний папа, бают, нас восточными «схизматиками» кличет, – Иван Васильевич усмехнулся. – Рим думал руку на нас наложить, ведаю я про то. Не дам Московию православную под руку его католическую!