От избытка чувств стал немногословен, посматривал на родных подобревшим счастливым взглядом.

– А я вам много гостинцев привёз из Великого Новгорода, сам отбирал для вас всех. Позже принесут короба с гостинцами.

Расположились в трапезной за столом. Мария Ярославна разрезала на блюде на куски ароматный горячий курник.

– Твоё любимое кушанье, Иванушка. Кушайте во здравие, мои дорогие, – говорила счастливая мать, суетясь, и подвигая на блюдах куски сыну и внуку.

– Благодарствую матушка. Об этом курнике мечтал всю дорогу, – говорил, благодушно улыбаясь, Иван Васильевич, приступая к еде.

Трапезничали, говорили о походе, выслушивал князь новости московские, а потом заторопился. Поднялся из-за стола.

– Благодарю за всё. Дома ещё не был. Надо Софьюшку навестить и девчат своих, соскучились, поди, птахи мои малые.

Когда Великий князь вступил в хоромы супруги своей, то та выбежала ему навстречу с радостной и счастливой улыбкой. Следом, подпрыгивая и хлопая в ладоши, выскочили дочки, возбуждённо и радостно крича:

– Тату, тату, тату вернулся!

Обняв и поцеловав ещё больше отяжелевшую жену, подхватив на руки дочек, радостный, со счастливой улыбкой на лице, последовал за женой в трапезную.

– Степан, – распорядился князь, проходя мимо дворецкого княгини, – иди со слугой к казначею моему и попроси небольшой короб. Он ведает какой. Там подарки я заготовил новгородские, сам отбирал.

– Какие подарки? – спросила, улыбаясь, предвкушая радость, Софья Фоминична.

– Сей час увидишь, – отозвался муж, беря в руки чарку с мёдом, наполненную женой, – Твоё здоровье жонушка!

– Твоё здоровье! – повторила жена, но по-латински.

Вошёл дворецкий, а следом за ним слуга с коробом. Поставив короб на стол, оба удалились. Открыв крышку короба, Иван Васильевич пододвинул его к жене, сгорающей от нетерпенья.

– О, какая прелесть! Какая красота! – искренне восторгалась она, вытягивая из короба в соломе упакованные предметы.

Тут было много чего: золотые ковши, серебряные мисы, женские украшения с алмазами, жемчугом, изумрудами, золотые чарки и кубки.

– Спасибо, государь мой, спасибо, муж мой, – произнесла она, с благодарностью целуя его.

Уже позже, собрав на думу дьяка и наместника, выведывая от них новости государственные, он вспоминал эту сцену семейной радости. Лицо его смягчалось, глаза теплели.

– Хребет новгородским псам перебить нам удалось. Осталось добить токмо, – говорил он, весело глядя, улыбаясь. – Мыслю я, надобно составить списки служилых дворян, которых в ратных помещиков обращать будем. На отобранных землях новгородских своих московских дворян посадим. Государство новгородских бояр обратим в государство московских помещиков! Наливай, Данила, кубки! – обратился князь к своему стремянному.

Тот с готовностью потянулся к серебряному сосуду, разлил вино и преданно глянул на своего господина.

– Выпьем за новое государство! Я полагаю так, – произнёс Иван Васильевич, отпив с кубка и ставя его на стол, – если детей боярских не хватит, наберу лучших их холопов новгородских и московских, тоже посажу на землю служилыми людьми! И сии помещики будут во всём равны дворянам и сами дворянами станут.

– Так ведь все наши холопы вотчинниками захотят стать. А кто в слугах у нас ходить-то будет? – с сомнением спросил воевода.

– Сего не страшитесь! – рассмеялся Иван Васильевич. – При единодержавии в государстве не может быть вотчинных хозяев! Могут быть только слуги государевы, – объяснил он, продолжая смеяться.

– Грамоту хочу показать. Смотри, государь, грамота из орды пришла.

Дьяк Курицын протянул князю грамоту. Иван Васильевич углубился в прочтение её.