Чертыхаясь в бороды, солдаты поднялись на ноги и встали между зубцами.

— Где возница? — напала Миула на конюха.

— А я почём знаю?

— Тащи его сюда! Сейчас госпожа выйдет.

Одёргивая рубаху, конюх побежал к жилым баракам.

— Куда это матушка собралась? — пробормотал Дирмут. — И меня хочет взять.

Без него Янара покинула бы крепость только под зелёным флагом.

— Наверное, на кладбище, — предположил Бертол. — Сегодня Пихаев день.

Дирмут хлопнул ладошкой себя по лбу:

— Точно! Я совсем забыл!

— Мне поехать с вами?

— Не надо. Встретимся в деревне.

Соскользнув с парапета, Дирмут шагнул в полумрак надстройки на башне и поковылял вниз по расположенной в шахте винтовой лестнице.

3. ~ 3 ~

Об исконной хозяйке замка — герцогине Мэрит — в феоде слагали мрачные легенды. Крестьяне подозревали её в колдовстве и сговоре с дьяволом. Якобы за колдовство бог наказал дворянку серьёзным женским недугом и чередой выкидышей, а дьявол помог ей выносить ребёнка. Пока герцогиня ходила в тягости, в ближней деревне каждый месяц умирал младенец. В ночь, когда она произвела на свет мальчика, разразилась жуткая гроза. Трезубцы молний выжгли ближнее к крепости поле и сделали почву неплодородной. С тех пор здесь рос и колосился сорняк — «кобылий хвост». Как ни пытались ветра и дожди придавить лохматые метёлки — они упорно вскидывались, словно хвосты взбудораженных кобыл.

Густая высокая трава подступала к колее вплотную, создавая коридор, наполненный знойным, душным воздухом. Лошадь понуро тащила лёгкую дорожную повозку. Под копытами и колёсами поскрипывала иссушённая солнцем земля. Лениво гудели шмели, издалека доносилось блеяние овец.

Миула шла рядом с бричкой, обмахиваясь чепцом. Покачиваясь в сёдлах, стражники смотрели на неё как заворожённые. По годам уже не девка, а молодая бабёнка, но до чего же хороша! Грудастая, длинноногая, с каштановыми волосами до пояса. Мужики со всей округи съедали Миулу глазами, однако замуж никто не звал. Она славилась вздорным характером и острым языком, нередко распускала руки и для острастки доставала из-под юбки нож. Бабы кудахтали: перезреет краля и кончит свой век старой девой, у её ровесниц семеро по лавкам сидят, а эта всё хорохорится да фыркает.

Держась за поручень брички, Миула задавала темп движения. Возница недовольно поглядывал через плечо, не смея сказать: «Шевели ногами или залазь на задок». За это можно кулаком в бок получить и обидное словцо услышать. Словцо прилепится, и будет замковый люд звать тебя не по имени, а Колпаком или Чуней — это в лучшем случае.

Беззаботный вид Миулы был обманчив. Она следила за дремлющей госпожой и оберегала её некрепкий сон, не позволяя вознице ехать быстрее. Ночью Янаре нездоровилось. Таян, служанка с даром целительницы, напоила её травяным отваром и укрыла тремя одеялами. Озноб и ломота во всём теле прошли только под утро. Госпоже выспаться бы хорошенько, а она, чуткая душа, не хотела волновать сыновей и поднялась, едва у мальчиков закончился урок.

Подпрыгнув на кочке, повозка резко дёрнулась. Янара вынырнула из полудрёмы и принялась заправлять льняные волосы под головную накидку из тончайшего кружева. Руки двигались неловко, пальцы путались в прядях.

— Эй ты! Вислоухий! — окликнула Миула возницу. — Не видишь, куда твоя кляча шагает?

— Не слушай её, Ягодка, — пробубнил он в щетинистую бороду. — Эта баба настоящих кляч не видела.

Миула напялила на голову чепец, подобрала юбки и, заскочив на подножку, умостилась на козлах спиной к вознице, чтобы иметь возможность исподволь наблюдать за Янарой.

Сидя рядом с матерью, Дирмут с отстранённым видом взирал перед собой. Вьюгу утром отвели на пастбище. Будь она в конюшне, Дирмут всё равно поехал бы в повозке. Он не мог без посторонней помощи забраться в седло. Непослушная нога, опираясь на стремя, предательски дрожала и подгибалась под весом тела. Как Дирмут ни старался, все попытки перенести вторую ногу через спину пони были тщетны. Принца подсаживали стражники. И с лошадки он не слезал, а неуклюже сползал, обнимая её за шею. На кладбище эту унизительную картину никто не увидит. Зато возле овчарни, куда Дирмут отправится потом, собрались крестьяне со всего феода. В таком скопище людей он не хотел выставлять себя немощным.