– А у тебя как? Срослось с гитаристом? – интересуется Олька.

– С каким гитаристом? – я хмурюсь.

– Ну, был там один. Или двое, не помню, – вещает подруга.

– Или двое? – от удивления я не могу удержаться внутри вздох.

– Ну, вокалист-то один, а музыкантов там много было, – торопливо лопочет она. Видно тот самый певец до сих пор где-то рядом.

– Как его звали? – говорю я, имея ввиду гитариста.

И что есть сил, вспоминаю упругость гитарной струны.

– Прикинь, я понятия не имею! Со мною такое впервые. Обычно я знаю, с кем сплю, – шепчет подруга.

– Да я не про…, – начинаю, – А ладно!

– Слушай, а Кира-то как? – уточняет она.

Я вспоминаю Кирюткины стоны, когда я вручила её в руки старшего брата. Тот, видно, не стал покрывать похождения младшей сестры. Доложил обо всём. Вот, стукач!

– Да, нормально, живая, – вздыхаю.

– Отлично! – Олька на том конце провода хмыкает, – Только ты эту мелкую больше с собой не бери. Она же всех мужиков распугала! На шею охраннику вешалась. Бармен щемился уже под конец вечера за стойкой.

– Серьёзно? – пытаюсь припомнить.

– Ага, малолетняя шлюшка, – смеётся подруга, – Эх, где мои двадцать три года? Уж я бы зажгла.

– Ты итак отжигаешь, – опускаю на землю.

– Ой, да ладно тебе, – слышу шум наливаемой из крана воды. Олька жадно глотает.

Ловлю этот миг, чтобы выяснить:

– Оль, слушай, а вчера правда Савушкин был, или мне померещилось?

Напившись, придавленным голосом, Олька бросает:

– Ага, приходил.

От удивления я даже теряю дар речи. С одной стороны хорошо, что не плод моей бурной фантазии. А с другой…

– А зачем?

Олька снова глотает, слышу, как булькает:

– За тобой.

– В смысле? – не понимаю я.

– Ну, ты написала, вот он и пришёл. Нужно было забрать телефон, так и знала, напишешь! – с раздражением цедит подруга.

– И что было дальше? – призываю её продолжать и вгрызаюсь в кутикулу.

Олька вздыхает:

– Ну, он собирался забрать тебя. А ты ему заявила: «Если хочешь домой, то иди».

– И всё? – у меня отлегло.

– Нууу, – тянет Лёля, – Это я облекла в адекватную форму. А вообще, вы ругались. Он тебя обозвал пьяной сукой, а ты сказала, что истратила на него свои лучшие годы.

«Вообще, так и есть», – озадаченно думаю я.

– А ещё?

– Посмотри в телефоне, малыш, – произносит подруга с сочувствием.

Тут в нашу беседу врывается возглас:

– Кррасава!

«Не то слово», – говорю про себя.

– Ты с кем там? – удивляется Лёля.

– С Иннокентием, – смотрю на него. Вспоминаю, что надо кормить. Неохотно встаю, лезу в ящик за кормом.

– Это что за имечко такое? – Лёля смеётся, – Подожди! Так ты ж вроде с мамой?

– Попугай это, Оль! Какаду, – руки трясутся, и я умудряюсь рассыпать корм мимо кормушки.

Иннокентий, цепляясь за прутики клювом, ползёт.

– Ааа, точно! Забыла совсем. Отжала пернатого, значит?

– Это мой какаду, – говорю, наблюдая, как Кеша клюёт. Оголодал, бедолага! С такой-то хозяйкой.

– С худой овцы хоть шерсти клок, – иронизирует Олька.

Мы говорим ещё пару минут и прощаемся. И я тут же берусь изучать смс. Переписка пестрит тем, о чём я не помню.

Вот я пишу:

«А вд руг я беремена?», – с такими ошибками. Боже! Похоже, овца – это я.

«Тогда тебе лучше сделать аборт», – отвечает мне Савушкин.

«Ты псылаешь мня на аборт?», – продолжаю опасную тему.

«Юля, ты пьяная!», – делает Ромик попытку меня вразумить.

Но я проявляю упорство:

«Чисто гипотастищески».

«Я своих принципов не меняю», – жёстко парирует он.

И я вспоминаю, как мы обсуждали не раз, что дети не входят в совместные планы. Наверное, я виновата? Нужно было давно возразить. Сказать, что в мои планы входят. Но тогда… Но тогда бы я точно его потеряла на много лет раньше.