Детективное агентство «Антракт» Рина Авелина

Промозглый октябрьский дождь барабанил по окнам старого московского театра «Классика». Здание на Малой Ордынке – трехэтажный особняк с колоннами и потускневшей лепниной – переживало не лучшие времена. Отваливающаяся местами штукатурка, рассохшиеся рамы, скрипучие половицы – всё говорило о том, что славные дни театра остались в прошлом.

Леонид Березин стоял у окна пустой гримерной, машинально потирая шрам над левой бровью – память о каскадерской сцене из спектакля трехлетней давности. В отражении он видел изможденное лицо с запавшими глазами и неделю не бритой щетиной. Вместо успешного актера из зеркала на него смотрел человек, потерпевший полный провал.

«Русский медведь пытается танцевать на американской сцене» – так написал один критик о его выступлении на Бродвее. Другие были еще безжалостнее. Три месяца Леонид прокручивал эти фразы в голове каждую бессонную ночь, пока деньги таяли, а возможности – исчезали. И вот он здесь, в родном московском театре – уже не звезда, а беженец, вернувшийся с поджатым хвостом.

Дверь скрипнула, прервав поток мрачных мыслей.

– Леня, это что, похоронная процессия или ты просто счета оплачиваешь? – в гримерную заглянул Виктор Самойлов, старый друг и однокурсник по театральному. Сегодня он выглядел непривычно в костюме-тройке с галстуком-бабочкой. – Впрочем, судя по твоей физиономии, первый вариант вернее.

– В точку, – хмыкнул Леонид, отворачиваясь от окна. – Хороню свою карьеру. А ты чего вырядился как на премьеру?

– Почти угадал. – Виктор по-хозяйски уселся в кресло у зеркала и закинул ногу на ногу. – Семен Аркадьевич собирает всех в малом зале. Новый спонсор приехал – большая шишка, денег обещает немерено.

– А я-то тут при чем? – Леонид поморщился, небрежным жестом поправляя растянутый свитер. – Я же временно здесь. Пока не найду…

– Пока не найдешь новую жизнь, да, – Виктор встал и подошел ближе. От него пахло дорогим одеколоном и леденцами от кашля – странное сочетание, которое почему-то всегда ассоциировалось у Леонида с театром. – Но ты часть труппы, хочешь ты этого или нет. И вообще, – он понизил голос, – хватит уже себя хоронить. Подумаешь, спектакль провалился.

– Не спектакль, а я провалился, – Леонид невесело усмехнулся. В отличие от вечно оптимистичного Виктора, он не умел быстро восстанавливаться после ударов судьбы. – Нельзя было браться за американскую постановку. Самонадеянно и глупо.

– Зато теперь ты мудрее, – Виктор легонько щелкнул его по лбу, как делал еще в студенческие годы, когда Леонид серьезно воспринимал критику преподавателей. – И кстати, получил бесценный опыт. Знаешь, сколько наших готовы отдать почку за возможность выступить на Бродвее, пусть даже с треском провалившись?

– Продам воспоминания о провале. Дорого, – съязвил Леонид.

– О, сарказм вернулся! Значит, ты на пути к выздоровлению, – улыбнулся Виктор, но глаза его оставались серьезными. – Идем. Обещаю, будет интересно. Этот новый спонсор, Давыдов, большие деньги в театр вложить хочет. Говорят, международные гастроли планирует.

Леонид нехотя последовал за другом по узкому коридору, украшенному старыми афишами в рамках. Его собственное лицо смотрело с некоторых из них – молодое, полное надежд. Сейчас эти надежды казались насмешкой судьбы.

Малый зал, обычно использовался для репетиций, сегодня был заполнен всей труппой и работниками театра. Леонид скользнул к дальней стене и устроился в углу, надеясь остаться незамеченным. Шум разговоров стих, когда на сцену поднялся директор театра.

Семен Аркадьевич, худой нервный мужчина с вечно обеспокоенным взглядом и залысинами, которые он тщательно маскировал редкими прядями, зачесанными набок, сегодня выглядел необычно воодушевленным. Рядом с ним стоял высокий импозантный мужчина в костюме цвета антрацита, с сединой на висках и осанкой военного. На вид спонсору было около пятидесяти.

– Дорогие друзья! – Семен Аркадьевич воздел руки в театральном жесте, который никак не вязался с его сутулой фигурой. – Сегодня знаменательный день для нашего театра. К нам присоединяется меценат, покровитель искусств, человек, который поможет театру «Классика» вернуть былое величие. Прошу любить и жаловать – Игорь Анатольевич Давыдов!

Раздались аплодисменты. Леонид машинально поднял глаза, изучая нового спонсора. Было в Давыдове что-то, настораживающее – улыбка, идеальный костюм, оценивающий взгляд, которым он окидывал труппу, как будто прикидывал стоимость каждого.

Семен Аркадьевич продолжал: – Благодаря щедрости Игоря Анатольевича, мы не только проведем давно назревшую реставрацию здания, но и организуем европейский тур. Впервые за пятнадцать лет наш театр поедет на международные гастроли!

По залу прокатился восторженный шепот. Леонид скрестил руки на груди, наблюдал за реакцией коллег. Вот Алла Петровна, костюмерша с сорокалетним стажем, единственная, кто, как и он, сохраняла скептическое настроение. В отличие от большинства, она смотрела на нового спонсора с плохо скрываемым подозрением, поджимала губы и щурилась сквозь очки-половинки. А вот София, молодая актриса с короткой стрижкой «под мальчика», недавняя выпускница театрального, буквально светилась от восторга. Она явно видела себя уже на европейских подмостках.

– И чтобы начать наш новый сезон по-настоящему триумфально, – продолжал директор, расхаживая по маленькой сцене, – мы планируем провести торжественный вечер через три дня. Настоящий праздник театрального искусства! На нем мы также представим наши главные реликвии, включая знаменитую перчатку Михаила Щепкина, которой более полутора веков…

Зал одобрительно загудел. Леонид знал про эту реликвию – кожаную перчатку, которую великий русский актер XIX века якобы носил во время своих самых знаменитых выступлений. По легенде, она приносила удачу любой постановке. Как и многие актеры, Леонид не был особо суеверен на словах, но втайне соблюдал ритуалы. Перед важными выступлениями он всегда три раза стучал по дереву и никогда не принимал цветы до спектакля. Профессиональные привычки, как он это называл.

Внезапно его внимание привлекло странное движение. Давыдов, услышав о перчатке, едва заметно вздрогнул. Глаза спонсора блеснули, а пальцы левой руки машинально сжались в кулак. Через секунду он уже снова был невозмутим, но Леонид, привыкший замечать малейшие нюансы актерской игры, уловил эту микрореакцию.

После официальной части все начали расходиться, Леонид уже направлялся к выходу, когда его окликнула Алла Петровна:

– Леня! Постой!

Она подошла к нему, тяжело дыша – годы брали свое. Костюмерша выглядела точно так же, как и пятнадцать лет назад, когда Леонид впервые переступил порог театра – те же седые волосы, собранные в тугой пучок, те же очки-половинки на цепочке, тот же запах лаванды и театрального грима.

– Давно хотела тебя увидеть. Слышала про Нью-Йорк, – она коснулась его руки морщинистой ладонью, и в этом жесте было больше поддержки, чем в любых словах утешения. – Не переживай так. Они просто не поняли твоего таланта.

– Спасибо, Алла Петровна, – Леонид искренне улыбнулся. Эта женщина всегда поддерживала его, когда он был начинающим актером, принимавшим критику близко к сердцу.

– Пойдем-ка со мной, – она потянула его за рукав с неожиданной для ее возраста силой. – Ты же еще не был в нашем музее после ремонта? Хочу тебе кое-что показать. Отвлечешься немного.

Они поднялись по узкой лестнице на третий этаж, где располагался небольшой театральный музей. Туда редко заходили посторонние – в основном фанаты театра да студенты с экскурсиями. Небольшая комната с деревянными панелями на стенах была заставлена стеклянными витринами с костюмами, старыми афишами и театральными реликвиями.

– А где смотритель? – спросил Леонид, заметив, что кресло в углу пустует.

– Николай Степанович? Наверное, чай пошел пить, – Алла Петровна махнула рукой. – Он каждый день в четыре часа чайную церемонию устраивает. Пунктуальный, как немецкие часы.

Она подвела его к стеклянной витрине в центре зала. За стеклом на бархатной подушке темно-вишневого цвета лежала потертая кожаная перчатка, потемневшая от времени.

– Вот она, наша гордость, – благоговейно произнесла Алла Петровна. – Перчатка самого Щепкина. Говорят, он был в ней, когда играл Фамусова в «Горе от ума» на открытии Малого театра.

Леонид посмотрел на реликвию без особого интереса. В его нынешнем состоянии мало что могло пробиться сквозь пелену апатии.

– И из-за этой старой вещицы столько шума?

– Эта «вещица», – Алла Петровна понизила голос, словно боялась, что кто-то может подслушать, – ценнее, чем ты думаешь. Знаешь, сколько за нее предлагали коллекционеры? В прошлом году приезжал американец, так он сто тысяч долларов предлагал! – она покачала головой. – А для нашего театра она – талисман. Ни одна премьера без нее не обходится.

Леонид рассеянно кивал, изучая другие экспонаты. Витрина отражала его лицо – осунувшееся, с темными кругами под глазами. Как вернуться в профессию? Что делать дальше? Может, уйти из театра совсем, найти обычную работу…

– Тут есть еще кое-что интересное, – Алла Петровна потянула его к другой витрине, где был выставлен старинный костюм. – Это тоже историческая ценность. Фрак Малого театра, XIX век. А видишь эту брошь? – она указала на украшение, приколотое к лацкану. – Подлинная, с натуральными камнями. Должна участвовать в премьере через три дня.