Там было что-то.

Обида?Злость?Или наоборот – облегчение?

Я не знал. Но теперь, когда шёл сквозь каменные залы, среди лиц, которым не доверял, среди теней, которые будто жили собственной жизнью – я понял, как сильно мне его не хватает.

«Если бы он был рядом… может, было бы не так страшно».

В одном из залов мы наткнулись на статую. Человекообразную – и в то же время нет. Пропорции были вытянуты, неестественные. Маска на лице – узкая, со знакомыми уже резными линиями. Рот закрыт. Рука вытянута – и указывает в темноту.

– У меня мурашки, – сказал кто-то сзади.

– У всех, – ответил другой.

Стена у основания была исписана символами. Один из учёных тянулся к ним, но в этот момент у него погас фонарь. Вторая попытка – тот же результат. Он отступил, не проронив ни слова.

Все смотрели на статую. Она казалась неподвижной. Но каждый ощущал – она смотрит. И указывает туда, куда нам предстояло идти.

«Что бы мы ни разбудили – оно уже знает, что мы пришли».

Мы вошли в зал, куда указывала статуя.

Проход был узкий, почти щель в скале. Свет фонарей тут глох быстрее, чем в остальных залах – как будто воздух сам не хотел освещаться. Здесь пахло иначе. Сырость и пыль сменились запахом горелого металла, будто кто-то когда-то здесь что-то плавил. Или кого-то.

Стены сужались, а потом снова открывались в широкий зал, усыпанный каменной крошкой и осевшей пылью. В центре – нечто вроде платформы. Мы осторожно подошли ближе.

Я успел заметить, как один из ученых поднял руку – чтобы указать на символы на полу – и в тот же миг всё вокруг вздрогнуло.

Пошёл гул. Сначала – еле уловимый, как будто где-то глубоко зарычала сама земля. Потом – всё громче. Каменные своды дрогнули. Кто-то закричал.

– Назад! Быстро! – закричал командир, но было поздно.

Потолок не выдержал. В одно мгновение он рухнул – обломки, пыль, тьма. Я почувствовал, как меня подхватывает и швыряет в сторону. Всё стало кашей из света и звука.

Очнулся я от звона в ушах. Воздух был густой, мутный. Лампа мигала где-то вдалеке. Вкус крови – на губах. В груди – тяжесть.

С трудом я поднялся. Всё тело болело, но кости, кажется, целы.

Рядом – хрип. Я обернулся.

Из-под завала торчала рука. Я бросился туда – один из охранников. Молодой, крепкий, лицо в пыли и ссадинах. Плита придавила его ноги. Он дышал – часто и хрипло.

– Потерпи, – выдавил я. Попробовал сдвинуть камень. Ни на миллиметр.

Он посмотрел на меня. И глаза у него были… ясные. Не умоляющие. Просто… принимающие.

– Просто… не бросай, – прошептал он.

Это не была просьба. Это была последняя констатация.

Я остался с ним. Пока он мог говорить – мы молчали. А потом – просто сидели. В тишине. Он ушёл быстро. Без крика. Только вздох – как уставший.

Я поднялся, тяжело дыша. В груди была не только пыль – вина. Она сдавливала сильнее, чем плита. Я вытер ладонью лицо. Пальцы дрожали.

Остальные? Я не знал. Отряды были разбросаны, завалы полные. Шанса на спасение – никакого.

И тут я вспомнил.

Разговор. Случайный. Старик, ещё в лагере, рассказывал – вполголоса, как сказку, – что под городом есть лабиринт пещер. Старая система тоннелей, оставшаяся ещё от древних времён. Говорят, они могут привести к поверхности. Или – к другой части Империи. Или – в саму пустоту. Никто не знал точно.

Но тогда это казалось мифом.

А сейчас – единственным шансом.

Я встал над телом мёртвого охранника. Постоял. Подумал, можно ли ждать кого-то. Стоит ли верить, что кто-то придёт.

Нет. Не придёт.

«Если я останусь – я сгнию здесь. Как он. Как те, что не выбрались».

Но если уйду… Я хоть попробую.

Пальцы сжались в кулаки. Я взглянул в темноту – в один из боковых ходов, откуда тянуло свежим сквозняком. Там могла быть смерть. Мог быть выход.