После этой победы Тимолеонт взялся за тиранов. Все они были последовательно разбиты и казнены. Посчастливилось только Дионисию Младшему. Он сдался, передав в распоряжение противника собственные войска, и был отправлен доживать свой бурный век в Коринф.

Последние его годы весьма поучительны. Вот как рассказывает о них Плутарх: «В ту пору ни природа, ни искусство не являли ничего подобного тому, что сотворила судьба: тот, кто еще недавно был тираном Сицилии, теперь, в Коринфе, бродил на рынке по рыбным рядам, сидел в лавке у торговца благовониями, пил вино, смешанное рукою кабатчика, переругивался у всех на глазах с продажными бабенками, наставлял певиц и до хрипоты спорил с ними о строе театральных песен…

…какой-то чужеземец, грубо подтрунивавший над знакомством Дионисия с философами, которого тот неизменно искал, пока был тираном, спросил наконец, что дала ему мудрость Платона. «Неужели тебе кажется, что я ничего не взял от Платона, если так спокойно переношу превратности судьбы?» – в свою очередь спросил его Дионисий.

А музыканту Аристоксену и еще нескольким людям, осведомлявшимся, что ставил он в упрек Платону и с чего начались эти упреки, Дионисий ответил: «Тирания преисполнена множества зол, но нет среди них большего, нежели то, что ни один из так называемых «друзей» не говорит с тобою откровенно. По их вине я и лишился расположения Платона».

А Тимолеонт, разобравшись с тиранами, стер с лица земли и сиракузскую крепость, стены которой долгие годы служили им надежной защитой от народных выступлений. Немедленно по окончании своей миссии сам освободитель сложил с себя полномочия и стал частным лицом.

Он не вернулся в Коринф и жил до самой смерти в Сиракузах, городе, обязанном ему свободой, пользуясь почти религиозным почитанием со стороны граждан. Когда однажды некий демагог попытался очернить его деяния, народное собрание криками выразило свой протест, но сам Тимолеонт заметил: «Для того я и перенес добровольно столько трудов и опасностей, чтобы каждый сиракузянин мог при желании пользоваться своими законными правами».

Александр, призванный по замыслу его учителя, Аристотеля, реализовать государственнические проекты философа, на Востоке «заразился» тиранией. Его инфицировали новые подданные, обладавшие рабскими душами. Египетские жрецы провозгласили его сыном Амона, и сам он в это уверовал.

С того момента старые боевые соратники, которые не хотели видеть в нем Царя Царей, а воспринимали просто как первого среди равных, стали врагами. В числе прочего они отказывались (в строгом соответствии с учением Аристотеля) согласиться, что варвары – такие же люди, как и они.

Как раз из-за своей нетолерантности пострадал один из ближайших сподвижников Александра – Клит, по прозвищу Черный. Именно он некогда спас царя в битве при Гранике. Когда над головой великого завоевателя уже был занесен меч персидского военачальника Спифридата, последний был пронзен копьем Клита. Злая ирония судьбы сказалась в том, что спасенный убил спасителя ровно тем же способом…

Во время одного из пиршеств Клит был оскорблен издевательской песенкой некоего Праниха, высмеивавшего македонцев, незадолго перед этим потерпевших поражение от варваров. Воина возмутило, что его соратники, попавшие в беду, высмеиваются в присутствии персов, которых он ровней себе не считал.

Александр возразил, что Клит, должно быть, хочет оправдать самого себя, называя трусость бедою. Дальнейший диалог дошел до нас сквозь века:

«Но эта самая трусость спасла тебя, рожденный богами, когда ты уже подставил свою спину мечу Спифридата! – заявил Клит. – Ведь благодаря крови македонян и этим вот ранам ты столь вознесся, что, отрекшись от Филиппа, называешь себя сыном Аммона!» Александр выкрикнул в ответ: «Долго ли еще, негодяй, думаешь ты радоваться, понося нас при каждом удобном случае и призывая македонян к неповиновению?» – «Да мы и теперь не радуемся, Александр, вкушая такие «сладкие» плоды наших трудов, – возразил Клит. – Мы считаем счастливыми тех, кто умер еще до того, как македонян начали сечь мидийскими розгами, до того, как македоняне оказались в таком положении, что вынуждены обращаться к персам, чтобы получить доступ к царю».