– А вы, дядюшка, решили здесь, на водах поправить здоровье? – спросил я.

– Да что ты, Серёженка! Какой – тут. – Он подвел меня к столу и усадил на свободный стул. Сам присел рядом. Горничная тут же поставила передо мной немецкую фарфоровую чашечку с блюдцем. – В Екатеринодаре был с инспекцией. Вдруг – гонец среди ночи от «Самого». Собрался быстро – и сюда.

Он отпил из своей чашечки крепкий черный чай. Дядюшка любил крепкий и без сахара.

– Надеюсь, Серёжа, ты в этом деле не замарался? – спросил дядюшка, превращаясь из любящего родственника в строго государственного чиновника.

Я выложил всё, как было: приехал из Ставрополя, случайно узнал о дуэли, тут же кинулся их разнимать, но ничего сделать не смог. Выслушав мой рассказ, дядюшка зыркнул в сторону жандарма. Тот уверенно кивнул.

– Ну, хоть так, – одобрительно произнёс он. – Ты же знаешь всех этих шалунов, чёрт бы их побрал. Поможешь мне?

– Конечно, дядюшка, – заверил я. – Чем смогу.

– А племянник моего шефа в этом деле замешан? – спросил тревожно дядюшка.

– Не видел его, – отрицательно покачал я головой.

– Никак нет-с Павел Иванович, – подтвердил Марушевский. – У корнета Бенкендорфа в тот злополучный день случился приступ: рана воспалилась. Он лежал в постели. Лично проверил.

– И слава Богу! Как тяжесть с плеч, – выдохнул дядя.

– Слухи ходят, что, когда царь узнал о смерти Лермонтова, – смелее заговорил квартальный надзиратель. – Так сказал: «Собаке – собачья смерть!»

Дядюшкина голова медленно повернулась в его сторону:

– Вы от кого слышали сие? – спросил он тихо.

– Так, многие говорят, – растерялся жандарм.

– Очень прошу вас: не повторяйте за «многими» всякую глупость. Можно и звания лишиться, и орденов, и пенсии…

– Да я же, Павел Иванович…, – испугался жандарм. Чашка в его руках мелко задрожала.

– Тихо! – спокойно сказал дядюшка. – Меньше слов. Как говорят в Баварии: kürzere sprache – längere jahre. Короче язык – длиннее жизнь.

– Как же на самом деле повёл себя царь, когда узнал о дуэли? – спросила генеральша Мерлини. Спросила безразличным тоном, но её так и распирало от любопытства.

– Откуда мне знать, – разочаровал её дядюшка. – Я же в Екатеринодаре был.

– Дядюшка, вы же всё знаете, – подковырнул я его.

– Ну, если хотите… Только это, всего лишь, слухи, а не моё утверждение, император сказал: «Tel vie, telle fin». Как жил, так и закончил. Запомните это! – назидательно прибавил он, взглянув в сторону жандарма. Тот усиленно закивал. Потом Дядюшка тихо и драматично добавил: – Великая княжна расчувствовалась. Мария Павловна уж очень любила его стихи. В общем – истерика у неё случилась. Закричала на царя, что потомки его запомнят, как губителя всего культурного, русского. При нём, дескать, Грибоедова убили, Пушкина застрелили, теперь ещё и Лермонтов… Вышел император на заседание министров красный, словно рак варёный и объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить Пушкина, нынче убит», и приказал Александру Христофоровичу в кратчайший срок во всём разобраться. Виновных наказать! Бенкендорф меня и дёрнул, так, как я ближе всех к Кавказу находился: мол, давай, расхлёбывай… Меркин! – окликнул он помощника. – Разыщи, голубчик, доктора, того, который вскрытие делал – и срочно ко мне.

– Вы бы, Павел Иванович, отдохнули с дороги, – участливо посоветовал помощник.

– В отставке отдохну. Я не собираюсь здесь до осени торчать, – недовольно ответил дядюшка и, понизив голос, добавил: – Терпеть не могу все эти курортные местечки. Вы уж извините, – криво улыбнулся он генеральше, – но кругом бездельники слоняются. Глупостей наделают, а ты – разбирайся.