Старший, помедлив, стал аккуратно разворачивать края свёртка. В нём лежали два слитка серебра. У него мгновенно перехватило дыхание. Он не мог оторвать взгляда от тускло-холодных неровных брусков дорогого металла. Судорожно сглотнув подступивший к горлу ком, он медленно перевёл взгляд на женщину, стоявшую рядом. Она смотрела ему прямо в лицо. Её удивительно красивые с поволокой глаза наполнились влагой. Она прикрыла веки.

Старший, как можно незаметнее вздохнув, успокаивая себя, взглянул на старейшину.

– Вам оно нужнее, – тихо произнёс тот. Затем, помолчав, добавил: – А мы почти дома, и… – по привычке склонив голову к узкому плечу, нервно дёрнув кадыком, прошептал: – …прости, что мало…

Происшедшее было таким неожиданным и так поразило всех своим величием и значимостью, что никто из них не мог и не смел даже слегка шелохнуться и нарушить воцарившуюся тишину.

Кто-то тронул старшего за рукав, и он молча, не поворачиваясь, также обеими руками передал драгоценный дар в сторону. Его бережно приняли.

Под гнетущим впечатлением и от пережитого при расставании, и от совершённого старейшиной и его людьми все в караване ехали молча.

Воины не ведали о том, что на самом деле находилось в некоторых вьюках, но были поражены не менее остальных. Сотник догадывался о содержимом поклажи, но не мог даже предположить, насколько велика его стоимость.

И женщине, и старому воину, знавшим, как никто, сколько золота, серебра и иных драгоценностей содержится в этих вьюках, было до такой степени стыдно, что они не могли смотреть друг другу в глаза и какое-то время даже ехать рядом.

Обоих надсадно одолевали одни и те же тяжёлые и неприятные мысли, щемящей болью пронизывающие их души. Люди отдали им единственную ценность, что имелась у них, и, может быть, вместе с ней попрощались с последней своей надеждой.

Не знали ни старший каравана, ни женщина, что сотник, принявший подношение, добавил к нему имевшийся у него небольшой слиток серебра и незаметно для всех положил свёрток в кибитку, которая стояла у шатра старейшины.

В том, что они вступили в земли собратьев, уже никто не сомневался. Об этом свидетельствовали не только сроки продвижения, но и то, что довелось им увидеть здесь.

Повсюду, куда они приближались, на месте стоянок были лишь давно остывшие пепелища и множество могильных холмов. От такого жутковатого зрелища липкий холодок, проникнув в людские души, больше не покидал их.

Продвигались по-прежнему настороже. Малые отряды, по три-четыре воина, рассылались в разные стороны на небольшие расстояния. Они возвращались, докладывали обо всём увиденном ими в округе и вновь отбывали в других направлениях.

Так продолжалось весь день, пока не решили остановиться у родника, в стороне от которого раньше был небольшой стан.

Ничего утешительного разведка не принесла. Людей в округе не было.

Следующие дни напоминали предыдущие.

На исходе третьего дня один из высланных вперёд дозоров сообщил, что вдали был замечен огонёк. Решили продвигаться в том направлении, но прежде направили в его сторону усиленный отряд из десяти воинов во главе с сотником.

Смеркалось. Из-за россыпей острых камней под копытами всё чаще приходилось сдерживать лошадей.

Привычная равнина сменилась скалистой местностью. Иногда невысокие островерхие скалы, очень напоминавшие сакские головные уборы, сближались до ширины звериной тропы, затем вновь расступались, открывая просторы. В таких расщелинах всадники замедляли ход до осторожного шага, выстраиваясь вереницей.

Ни одного огонька пока не виднелось.

– Где он был? – подозвав воина, спросил сотник.