Пребывая в такой неподвижности, медленно, будто боясь вспугнуть что-то трепетное, лишь одним движением руки, чуть склонив набок голову, она стянула с неё островерхий головной убор из тонко выделанной кожи, от которого по бокам и сзади свисала под собственной тяжестью защита из очень мелких переплетённых металлических колечек. Чёрные как смоль волосы пышными тяжёлыми локонами скатились к плечам. Свет синевой блеснул по волнистым прядям. Слегка встряхнув головой, чтобы удобнее разложить их, она впервые за последнее время вновь почувствовала себя женщиной.

Ей вспомнились молодые безмятежные годы, когда весь мир, как казалось ей, был создан для неё. Когда не были ещё известны страх и тревога. Когда сны были лёгкими и сладкими и всё вокруг состояло из тепла и заботы. Вот и сейчас, в воспоминаниях, кусочек той жизни сотворил чудо, и она, хоть всего на миг, но побывала там, в своём прошлом, почерпнув из него что-то неизменно-сердечное, то, что никогда больше не должно было покинуть её.

Теперь она твёрдо это знала и верила, что с ней однажды, скоро, должно случиться нечто замечательное. И оно обязательно будет другим, где-то и в чём-то очень похожим на всё доброе, оставшееся в тех далёких годах, но по своей значимости станет также очень близким её душе, новым и важным для её сердца в будущем.

«Наверняка, враги покойной царицы уже направили по нашему следу свои отряды. По времени беженцы давно должны были дойти до кочевий. Ну а для нас обратного пути нет. Впрочем, и впереди идти нам не к кому. Оставаться здесь – значит обречь себя на неминуемую смерть. Мне нужно срочно принять какое-то решение и что-то сделать, ведь должен же быть хоть какой-то выход из этого нелепого положения, в какое мы угодили?» – в раздумьях пребывал старший, присев на камень у ручья, несколько ниже по течению от места, где располагался лагерь. Как он ни старался, а ничего стоящего в голову ему не приходило.

Невдалеке от него, раздевшись до пояса, умывались воины, шаля и сильно разбрызгивая воду, капли которой, искрясь на солнце переливами разноцветья, растворялись в воздухе.

Старший отвлёкся от своих гнетущих мыслей и стал просто наблюдать за воинами. Среди них был пленённый горец. За все дни, что он находился среди отряда, люди привыкли к нему, и порой казалось, что он всегда был с ними.

«Странно как-то получается. Он совсем чужой нам человек, а никому из нас не мешает. Может быть, это происходит оттого, что все мы равны перед опасностью выбранной нами дороги, и именно она объединяет нас своей постоянной неизвестностью?» – теперь другие мысли как-то сами по себе потекли в его в голове под размеренное журчание ручья.

Жаркий дневной воздух стал наполняться вечерней прохладой.

«Зачем его-то я взял с собой?» – поднимаясь, подумал он. Недоумённо пожав плечами себе же в ответ, старый воин направился в сторону стана.

– Полсотни. Наши. Племени не знаю. Прошли от меня очень близко, на расстоянии полёта стрелы. Нас они не заметили. Видимо, высланный ими вперёд дозор ушёл немного раньше нашего подхода к этому месту. Идти без разведки они не могли. Находятся отсюда всего лишь в полудневном переходе, – докладывал неутешительную новость прибывший сотник.

– За нами они направлены. За тем, что мы везём, – не отрывая взгляда от пламени костра, как бы размышляя вслух, тихо произнёс старший. Чуть задумавшись, он добавил: – Беженцы не знали об истинном грузе. Они поверили, что мы везём оружие, поэтому отдали нам последнее серебро. Но их рассказам не очень вняли в степи. Вожди решили проверить.