Впереди в быстро наступавшей темноте простиралась равнина, но её границ уже невозможно было различить.

– Мы пришли верно, но его почему-то не видно, – вглядываясь вдаль и пытаясь успокоить вертящуюся на месте лошадь, растерянно ответил ему молодой сак.

Сотник промолчал. Все ожидали его решения. Вновь метнув настороженный взгляд в сторону темнеющей долины, он развернул коня и повёл отряд обратно.

У подножья невысокой скалы, прикрываясь ею от неизведанной для них стороны, откуда недавно явился сотник, был разбит лагерь.

Старший и женщина, выслушав его рассказ, пребывали в раздумьях.

– Там, где ты побывал с дозором… – начал старший, но тут же замолчал на полуслове, оторвал взгляд от костра, выдержал паузу, посмотрел через пламя в лицо сотнику и коротко завершил: – …закончились те земли, куда мы шли.

Было заметно, как вздрогнула женщина.

Глаза сотника, в которых отражались трепещущие огненные язычки, при последних словах старшего в ужасе расширились. Он судорожно сглотнул и прикрыл веки. Сказанное поразило обоих. В таком оцепенении они пребывали довольно долго, пока сам старший вновь не прервал тягостное безмолвие:

– Нам нужно было уходить к братским тиграхаудам.

Продолжения не последовало. Вновь воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая потрескиванием сгорающего сухого хвороста.

– Думаю, нам всем нужно отдохнуть. – Старший, поднявшись на ноги, мельком взглянул на женщину.

Понимая, что им не следует дальше вести разговоры, он направился в сторону от костра.

Сотник молча и недолго постоял, растерянно взирая на огонь, и, ощутив навалившуюся вдруг неимоверную усталость, тяжёлым шагом побрёл к расположению воинов.

«Как всё бессмысленно! Какой толк от этих богатств и от всего этого похода? Кому всё это нужно, когда на всей земле нет маленького родного клочка, где было бы всё как прежде, своё, настоящее. Уж лучше покинуть этот мир. Почему я не осталась с Томирис и не ушла из жизни вместе с ней? Зачем послушалась её? Дети? А что дети? Их мог сопроводить любой воин. Какая была необходимость во мне? Что такого я сделала в этом походе? Кому легче от моего присутствия здесь? Сплошная бесполезность и ненужность. Наверное, даже обуза. Будь проклято всё! Как я устала! Сколько ещё скитаться в таких мучениях? Для чего?» – в отчаянии думала женщина, не имея сил отогнать жалящие сознание мысли.

Она лежала на расстеленной кошме, свернувшись по-детски клубком, впервые не скрывая рыданий, всхлипывая, шепча сквозь слёзы одну и ту же безответную фразу:

– Для чего?

До полудня следующего дня её никто не потревожил. Только однажды, как ей показалось, кто-то бережно укрыл её, но она не была уверена в том, что это было на самом деле. Она не могла понять, спала ли она или была в каком-то забытьи, но чувствовала себя разбитой и до тошноты обессиленной.

Лишь одна мысль назойливо стучала в её голове: «Это всё… Это всё…» В какой-то миг она вдруг смутно уловила, что в такт словам она, сидя, раскачивается из стороны в сторону, и ей тут же стало очень страшно за себя.

«Наверное, именно так человека покидает разум», – очень отчётливо и спокойно подумала она. И вместе с этими думами тотчас же слетела пелена с её глаз, она словно прозрела и вновь ясно увидела всё вокруг себя. Ей сразу стало легче на душе. Одновременно она ощутила и прилив сил во всём теле.

Подойдя к журчащему ручейку, женщина осмотрелась по сторонам. Вдоль обоих его пологих бережков росли небольшие кусты, чередуясь с лежащими валунами. Воздух здесь был свежим и прохладным. Чистая водица, искрясь в солнечных лучах, повторяя изгибы неглубокого русла, игриво убегала, теряясь где-то за камнями. Зачерпнув руками студёную, но мягкую влагу, поднеся к лицу и прижав её ладонями к щекам, она долго наслаждалась её холодком. Мелкими струйками вода по шее сбегала вниз к груди, удивительно освежая тело. Прислонившись к одному из валунов и ощутив спиной его тепло, она вытянула шею и подставила лицо палящему светилу, зажмурив глаза от его яркого света, сквозь тонкие веки улавливая проникающий жар. Какой-то приятной пустотой на душе воцарился покой.