Червоблох Павел Деникин

Моей дочке Марусе

На основании последних научных наблюдений предполагается, что многомерная вселенная состоит не из трёх, а из десяти измерений, взаимодействующих друг с другом подобно вибрирующим струнам – как струны скрипки.

                                                             Дэн Браун,

                                                       «Утраченный символ»

Эдуард Глебов безуспешно пытался подобрать удачную рифму к слову «столетье», когда самолёт изрядно тряхнуло, а пронзительный небесный ультрамарин превратился в эпицентр грозы. Словно щёлкнул выключатель и с треском разверзлись небеса.

«Проклятье!» – нашёл рифму Эдуард, и к ситуации удачнее уже было не найти.

С потолка свесились кислородные маски. Женщины голосили, дети вопили в ужасе. Мужчины ещё держались, Эдуард покосился на соседа и понял, что это ненадолго.

Эдуард не воспринимал самолёты, как транспорт для перевозки пассажиров. Да, они постоянно рассекают воздушное пространство тысячами бортов, но крушение самолёта – всегда катастрофа, а не авария или происшествие. И сейчас он участник долбанной катастрофы!

Эдуард вцепился в кресло, борясь с подступающей паникой. Кто-то из мужчин уже начал орать. Лёгкое удовлетворение, что первым заорал не он сам, дало Эдуарду передышку. Мелькнула надежда, что всё обойдётся.

Но что-то (что ради всего святого это могло быть?!) повредило фюзеляж лайнера и тот начал разваливаться на куски.

Эдуард посмотрел на соседа, желая отдать ему должное за выдержку, но сосед уже был мёртв.

Самолёт завибрировал крупной дрожью. Эдуард заорал. И потерял сознание.

Он должен был погибнуть ещё в самолёте, как все. Но Эдуард Глебов, так и неоцененный «Слётом немолодых литераторов и поэтов» самобытный (доморощенный, как он себя называл) поэт, выжил.

Свершилось чудо? Нет, Эдди так не думал.

1

После того, как Див был загнан обратно в зачарованный Иваном Грозным сундук, Виктор Ильич оставил пост смотрителя музея имени Александра Клинова и на некоторое время ушёл в затворничество.

Но это «некоторое время» продлилось совсем недолго. Будто тюлений отпуск на южном пляже: вроде только уютно растянулся на золотистом песке, только успел привыкнуть к неласковому палящему солнцу, как надо уже собирать чемодан и прощаться с курортной жизнью.

Чтобы встретиться со смертью.

Муж Надежды Олеговны – Володя – очередной инфаркт перенести не смог. Надежда Олеговна сделала (очень старалась сделать) его жизнь максимально изолированной от переживаний и расстройств, но всё оказалось тщетным. Ранним субботним утром Владимир Клинов замертво рухнул на пол, едва прикрыв дверь туалета. Буднично и прозаично. И, казалось, ничто не предвещало. Просто смерть больше не стала переносить свой визит.

Виктор Ильич всегда был рядом. Что бы он ни делал – всё бросал, если Надежде Олеговне нужна была помощь. Он продолжал её любить. И не мог по-другому.

Похороны хотели сделать скромными, закрытыми. Но народу всё равно собралось прилично: шило в мешке не утаишь. Не прогонять же пришедших проститься? Виктор Ильич взял все хлопоты на себя. На Надежду Олеговну больно было смотреть. Эта всегда сильная женщина выглядела теперь изнурённой и осунувшейся.

Когда всё закончилось, Виктор Ильич привёз её домой.

– Пожалуйста, останься, – сказала Надежда Олеговна, едва он развернулся на выход.

И он остался. Насовсем. Она не позволила ему уйти. О большем Виктор Ильич и мечтать не мыслил.

Но «большее» случилось. Не сразу и уж точно не через сорок дней. Однако обоим это пошло на пользу. Они словно ожили, встрепенулись и расправили крылья. «Не было счастья, да несчастье помогло», – можно было так сказать, если бы не звучало это паскудно.

Казалось, живи и наслаждайся, но Виктор Ильич не был бы собой, если не найдёт что-нибудь, что исключало спокойную жизнь.

Виктору Ильичу не давала покоя книга, найденная в тайнике кабинета-студии музея.

Он снова достал её.

АЛЕКСАНДР КЛИНОВ.

СУМБУР БЫТИЯ.

Солидный кожаный переплёт без тиснений, вообще без всего. Томик представлял собой гибрид автобиографии и личного дневника. Будучи крестным отцом Саши, Виктор Ильич знал многое о нём и его жизни, но многое стало для него новым и откровенным. Впрочем, как и любая человеческая жизнь – словно айсберг: миру видна только верхушка.

Но самое важное – то, что не давало Виктору Ильичу покоя – потрясло бывшего смотрителя музея до глубины души. У его крестника, писателя с мировым именем, у Александра Клинова был сын. Наследник… Бастард Кошмарного Принца! О котором никто не знал.

Виктор Ильич по крупицам, как старатель на золотом прииске, собирал информацию из этого кожаного томика: десятки стикеров, куча отметок на полях и подчёркиваний в тексте. Итогом скрупулёзного труда стал поиск сына Саши, устроенный его матерью Надеждой Олеговной, сразу же после того, как она прочитала дневник сына и получила исчерпывающую информацию от своего дотошного Шерлока.

Связи и деньги в подобных делах обладают магической силой и спустя двадцать три дня он (Виктор Ильич) и она (Надежда Олеговна) стояли на пороге квартиры трёхэтажного панельного дома в подмосковном посёлке городского типа и давили на дверной звонок.

Дверь открыла миловидная молодая женщина уставшего, но отнюдь не потрёпанного вида. Из-за её спины с искренним любопытством на лице выглядывал мальчуган годков этак десяти.

Женщина представилась Наташей, сына же звали Пашей. Павел Александрович Клинов, стало быть, решил Виктор Ильич, с не меньшим любопытством рассматривая мальца, невольно ища сходство с его отцом. Но ошибся: фамилию мальчик носил другую. Хотя, как выяснилось, супруг Наташи «ушёл за хлебом», когда Паше едва стукнуло три.

В Бога Наташа верила не особо; и она, и сын, как оказалось, были не крещенными, что, по меркам Виктора Ильича, не лезло ни в какие ворота. Он быстренько взял в оборот Наташу и представил свою кандидатуру на роль духовного родителя Павлику.

– Я был крестным отцом его отца, – увещевал Наташу Виктор Ильич. – И неплохо справлялся. Паша для меня станет не просто крестным сыном, я буду любить его, как родного внука!

Со своим индифферентным настроем Наташа особо не упиралась. И Виктор Ильич привёл две заблудшие души в лоно православия. Ему реально нравилось быть крестным отцом. Это накладывало на него обязательства, которые воспринимались Виктором Ильичом как нужность. В жизни появлялось больше смысла, если есть понимание, что ты кому-то нужен.

Через четыре с половиной года после крестин Павел получил паспорт с фамилией, доставшейся ему от биологического отца – Клинов. Историческая справедливость восторжествовала, с пафосом сказал тогда Виктор Ильич, заслужив взгляд с демонстративно закатанными в потолок глазами Надежды Олеговны и саркастический – Наташи.

Получение паспорта – событие для молодого человека, и мама Паши решила отметить его вместе с сыном на берегу Красного моря. Павел влюбился в Египет. Возможно, просто эмоции и невероятное приключение, запомнившиеся пареньку также ярко, как первый поцелуй, возможно, действительно человек кайфует от жаркого солнца, но, демобилизовавшись из армии, Павел решительно объявил, что собирается жить в Египте.

И, невзирая на слёзы матери и увещевания бабушки, уехал.

2

Виктор Ильич уже собирался спать, когда услышал треньканье мобильника. Он взглянул на часы. Половина одиннадцатого ночи. Взглянул на дисплей. Номер являл собой набор цифр, незнакомый стало быть. В такой час с незнакомого номера могут звонить разве что мошенники. Виктор Ильич зачем-то дождался окончания вызова и направился чистить зубы.

Мобильник снова зазвонил.

Виктор Ильич обернулся и снова посмотрел на дисплей. Набор цифр. Тех же цифр? Он был не уверен, но похоже на то. Виктор Ильич потёр виски. И снова дождался, когда телефон умолкнет. Настырный мошенник!

Телефон зазвонил снова, стоило Виктору Ильичу переступить порог ванной комнаты. Ну это уже ни в какие ворота!

– Твою же ж медь! – Виктор Ильич саданул локтём по косяку и решительно направился к телефону. Он был уверен, что звонок оборвётся, стоит только взять мобильник в руки.

Но ошибся.

Телефон продолжал звонить. Виктор Ильич снял трубку:

– Слушаю.

– Слава Богу, Витя, что ты снял эту проклятую трубку! – голос был вроде знаком, но сходу Виктор Ильич ни с кем не смог его ассоциировать.

– Кто вы? – спросил Виктор Ильич.

– Это Эдди, Витя. Эдуард Глебов.

Если бы Виктор Ильич посмотрел в этот момент на себя в зеркало, то увидел бы быстро бледнеющее отражение собственного лица: настолько ему стало дурно. Они были однокашниками, на лекциях в ВУЗе всегда сидели вместе, оба шли на красный диплом, соревновались даже в этом, крепко сдружились, но с четвёртого курса Эдди сошёл с дистанции. Ему предложили бизнес, он вложился в дело и забросил учёбу. В итоге Виктор Ильич щеголял с красным дипломом, а Эдди – в красном Феррари. Ну ладно, не в Феррари и не в красном, но…

– Это очень подлый розыгрыш, – молвил Виктор Ильич. – Глебов погиб. Какого хрена вам надо?

– Я выжил, – сказал голос на том конце «провода», а потом добавил: – Туда-сюда через тире, Витя! Или тебе напомнить, как ты варежками угробил свидание?

Однажды, будучи студентами первого курса, Эдди уговорил Витю пригласить на двойное свидание однокурсниц, двух – по мнению Эдди – очаровательных подружек. Свету и Соню. Была зима, мороз и гололёд (всё, что не любит Витя), а они вчетвером шатались по улицам, время от времени согреваясь в кафешках (всё, что любил Эдди). Уже было поздно, когда они вышли из последнего кафетерия, и Соня попросила вернуть варежки, которые отдала Вите на хранение. Витя сунул руку в карман… и понял, что варежек нет. Он перерыл все карманы, но варежек нет. Варежки угробили свидание, как выразился тогда Эдди. И потом ещё долго подкалывал по этому поводу.