– Не дрожи, – пробормотала она себе, глядя в собственные глаза. – Ты больше не жертва.

Она разгладила ткань на груди, как в балете последний жест перед выходом на сцену. Роль выучена.

Час спустя она уже стояла на парковке театра у своей машины, кутаясь в пальто. Ветер швырял в лицо мокрые листья, и её сердце стучало так, будто хотело сорваться с места. София ждала и Артём появился, как всегда, с улыбкой, за которой пряталась жестокость.

– София, – его голос был тихим, но сквозила стальная угроза, – ты знаешь, что я не люблю сюрпризы. Почему позвала меня сюда?

Девушка подняла взгляд, медленно и почти робко, он любит покорных.

– Знаешь, я поняла, что бояться – бессмысленно. Ты стал частью меня, и… я хочу быть с тобой на твоих условиях. На твоих правилах.

Он сжал губы, его глаза сузились, но голос стал мягче, почти ласковым.

– Ты что, внезапно прониклась ко мне симпатией? – он усмехнулся, открыл дверь машины и добавил, почти шепотом: – Давай, покажи, что достойна.

София закрыла за собой дверь машины, и вокруг повисла тишина. Он не спешил, смотрел на неё с хищным удовлетворением, как охотник, поймавший добычу, но ещё не насытившийся моментом.

– Значит, всё-таки соскучилась, да? Не думал, что ты вернёшься, – медленно протянул Артём, – Но раз пришла, теперь не уйдёшь. Никуда.

Он медленно провёл пальцем по её щеке, как будто прикасался к трофею.

– И не вздумай передумать.

Он резко прижал Софию к себе, горячее дыхание обожгло ухо. Поцелуй был жёстким, властным, без капли нежности.

Пальцы резко дернули ширинку, другой рукой принудительно притянул её голову вниз.

– Ты знаешь, как правильно сосать. Не заставляй повторять, – прошипел он, и София почувствовала, как её челюсть предательски подчиняется.

Но на этом он не остановился. Его руки скользнули под юбку, грубо разрывая кружевные трусики. Ногти оставляли красные полосы на внутренней стороне бёдер.

– Вот видишь… – Артём прикусил её мочку уха, одновременно входя без предупреждения, – …все ваши па-де-ша всегда заканчиваются одинаково.

София закусила губу до крови. Боль была острой, как свет фар встречных машин. Он двигался резко, методично, будто отбивал такт – раз-два-три, плие-тандю-батман.

– Плачешь? – его пальцы впились в волосы, дёрнув её голову назад. Удар по щеке звонко отозвался в салоне.

– Будь послушной, – прошипел он, ускоряя движения.

Стекло запотело от его прерывистого дыхания. Когда Артём остановился, тёплая жидкость стекала по её бёдрам, оставляя липкие следы на кожаном сиденье.

– Научись хотя бы правильно принимать подарки, – шлёпок по ягодицам прозвучал как последний аккорд.

Артём вышел из машины, не говоря ни слова и не оглядываясь. В зеркале заднего вида отражалось её лицо: размазанная тушь, распухшие губы, глаза, полные холодной решимости. Пальцы дрожали, набирая сообщение: «Я справилась. Встретимся у меня через час».

Она смахнула слёзы и тихо прошептала себе: «Жди. Скоро он узнает, что значит быть по-настоящему сломленным».

Виктория открыла глаза от резкой боли в боку. Тяжело вздохнув, повернулась на спину и замерла, прислушиваясь к собственному телу. Боль не отпускала – прошлое держало мёртвой хваткой. Шрам, что тянулся по боку, как глухой ожог, напоминал о той репетиции, где Артём впервые перешёл черту. Его язык, противный и шершавый, оставлял на шее долгие влажные следы. В коридоре театра, где казалось, что воздух тяжелеет от его дыхания, шептал слова – холодные и бессердечные. Его губы касались тонкой кожи, оставляя после себя болезненное чувство унижения.

Он прижимал её к стене, а его взгляд был пустым, безжалостным и равнодушным. Он не требовал согласия, не искал тепла, а лишь играл своей властью, наслаждаясь моментом, как хищник, приучающий свою добычу. Каждое его движение было как клеймо, оставляющее на ней шрамы, которые не стирались ни временем, ни слезами.