– Что теперь? – спросила она.

Тишина наполнила комнату, становясь удушающей. Плотные шторы превратили мартовский вечер в призрачный сумрак, где время текло по своим законам.

– Он не просто унижал её, – Виктория сжала края стола, пальцы побелели.

– Он растягивал этот ужас. Насыщался болью, как вампир. Издевался и унижал ее, сломил настолько, что она не могла никому рассказать.

– Это не просто издевательство, – сказала Екатерина, – это настоящий кошмар.

София сжалась, вспоминая его руки, что сжимали шею, горячее дыхание у уха: «Если кому-нибудь скажешь – умрёшь». Жестокая похвала «послушная кукла» звучала теперь как проклятие, а его противный поцелуй – как плевок в лицо, который заставлял тело гореть от отвращения.

– Он ломал нас медленно, – тихо сказала София. – Сначала заставлял поверить в избранность, а потом… отрезал крылья.

– И когда ты пытаешься сопротивляться, – добавила Екатерина, – он уничтожает тебя и твое будущее.

Пауза.

– Не просто жизнь. Балет и сцену. Всё, ради чего ты дышала и жила.

В комнате повисла гнетущая тишина, словно воздух сгустился и стал почти осязаемым.

Виктория резко встала и, хромая, подошла к окну. Её нога, словно живое напоминание, тяжело волочилась по полу – «несчастный случай» на репетиции «Жизели», который оставил не только шрамы, но и бесконечную боль и ненависть.

– Что, мы просто расскажем всем? – её голос сорвался, как хлыст. – Выложим это в сеть? Нам не поверят и напишут, что мы истерички, что мстим за свои комплексы и обиды.

Екатерина медленно открыла старую театральную папку, из которой вывалились медицинские справки, фотографии синяков, снимки и распечатки заключений врачей.

– Он уничтожил всё, что мог, – сказала она, – но забыл одно.

– Что? – спросила София.

– Нас, – спокойно ответила Екатерина, и глаза её загорелись.

– Мы же живые доказательства.

Она вытащила из папки и положила на стол три билета на гала-концерт, который пройдет через месяц.

– На концерте будут все: спонсоры, коллеги, старые друзья. И, конечно, пресса. Мы не просто покажем правду – мы врежем ей по щекам каждого, кто закрывал глаза.

Виктория нервно рассмеялась.

– И что? Мы выйдем на сцену и расскажем? Нам никто не поверит. Нас назовут шлюхами и истеричками, а его оправдают.

Екатерина улыбнулась – ледяной улыбкой человека, у которого уже не осталось ничего, кроме ярости и жажды мести. После этой улыбки девочки впервые за долгое время почувствовали: у них есть шанс. Не просто на месть – на справедливость. На то, чтобы их наконец услышали.

План мести родился здесь, в этой тесной кухне в спальном районе Москвы:

– Я сыграю роль послушной девочки, которая всё ещё надеется на милость и готова переспать с Артёмом по первому зову. Я последняя с кем он спал, перед тем, как переключился на Морозову, – тихо, но чётко сказала София, – так и заманю в ловушку.

Виктория моргнула.

– Подожди… ты же не обязана… можно придумать другой способ…

– Нет, – перебила София, голос стал твёрдым. – Он не поверит в письма, намёки, сценки. Только в тело. Он доверяет только тем, кто соглашается лечь под него. Это его язык.

– Но это же снова пройти через… – начала Екатерина, но не закончила.

– Да. Я знаю.

Она встала из-за стола, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение, будто проверяя, осталась ли та девочка, которую он когда-то сломал.

– Но я больше не кукла. Я настоящий капкан. И если он сунет руку – пусть пеняет на себя.

В кухне повисла тишина – как перед последним актом, когда публика ещё не знает, чем закончится трагедия.

Виктория тихо выдохнула, будто только сейчас поняла, насколько всё серьёзно.