Сделав последний круг ложкой, она сняла котёл с огня и поднесла к губам не для того, чтобы попробовать, а чтобы почувствовать.

В ту же ночь всё изменилось. Мила проснулась в холодном поту. Тело её было тяжёлым, как будто кости срослись не так, как раньше. Но взгляд, взгляд в зеркале был чужим. На лице улыбка, которую она не узнавалась.

Она поняла: варево сработало. Обмен состоялся. Сластёна исчезла. Как будто её и не было. А Мила, теперь она носительница тёмной тайны, варево без остатка, навсегда вплетённая в этот круговорот мёда и мышьяка.

Прошли годы. Дом на окраине теперь пустовал, окна забиты досками, а на крыльце росла густая трава. Никто больше не слышал сладкого запаха пряностей и мёда, и никто не видел ту женщину с глазами, где не было тени. Но иногда, когда наступала тишина и ветер задувал особенным холодом, в дом тихо заглядывала девочка с серебряным языком, улыбка на её губах была слишком идеальна, чтобы быть человеческой. Она шептала слова, которые никто не слышал, и танцевала танец, который никогда не заканчивался. И где-то там, в глубине леса, мед и мышьяк снова ждали своего часа.

В городе Мрачнотка, где солнце вставало только по нечетным дням, а улыбки были вне закона, все дети умирали на свой тринадцатый день рождения. Это было правилом, как чистить зубы или здороваться с полицейским. Никто не знал, почему так, просто так было всегда.

И вот однажды мальчик по имени Тобиас Клай (с лицом, как у пыльного кукольника, и глазами цвета холодного чая) дожил до своего тринадцатого дня рождения… и не умер.

Он проснулся, как ни в чём не, бывало, сел на край кровати и сказал:

– Кажется, я всё ещё… тут.

Родители не обрадовались. Мать заплакала, отец молча начал искать старый гроб на чердаке, в надежде, что всё-таки опоздал. Но Тобиас был жив. Дышал, ел, думал, но как-то… не так. С того дня с ним происходили странности. Он больше не чувствовал ни холода, ни жара. Сердце билось, но глухо, как будто издалека. Ему не снились сны. Кожа стала бледной, как чайное блюдце. И самое страшное, он начал забывать, каково это, каково это быть живым. Он помнил, что когда-то смеялся. Кажется. Может, на шестом дне рождения, когда получил коробку с дыркой в боку, из которой выпрыгнул мертвый заяц. Или, может, он тогда плакал? Трудно сказать. Всё перепуталось. Друзья Тобиаса… исчезли. Кто-то ушёл в деревянных коробках, а кто-то просто перестал подходить. Один мальчик, Джек с карими глазами и шестью пальцами на одной руке, бросил ему:

– Ты не должен был остаться. Ты неправильный.

Тобиас не спорил. Он и сам чувствовал: в нём что-то не так. Он видел тени, которых не было. Слышал, как под полом шепчутся старые гвозди. Иногда в зеркале мелькало его отражение – но только мелькало, как чужой, испуганный ребёнок, прячущийся в глубине стекла.

И вот однажды, листая забытые учебники в заброшенном крыле школы (то крыло, где теперь вместо уроков устраивали поминки), Тобиас нашёл книгу. Толстую, покрытую сажей, с кожаной обложкой, похожей на обглоданную перчатку. На корешке было выжжено:

«Обряд нежити: как стать кем-то, кем не должен быть»

На первой странице кто-то записал неровным почерком:

«Если ты читаешь это, значит, ты остался. А значит ты тоже сломан. Добро пожаловать.»

Дальше были инструкции, рисунки, схемы из тёмных звёзд и черепов с лишними глазами. Описание ритуала. И среди всего этого упоминание о Кукле-Смерти, покинутой сущности, которая должна была забрать его, но не пришла. С каждым днём Тобиас становился тише. Прозрачнее. Его голос звучал всё глуше, как будто он говорил сквозь толщу воды. Он перестал чувствовать вкус еды. И однажды он не увидел своего отражения вовсе.