Он пошёл в подвал школы. В самый тёмный угол, куда никто не спускался с тех пор, как исчез завхоз. Там стоял старый шкаф, заколоченный досками и заклеенный воском. Тобиас сорвал доски, открыл дверцу… и увидел её. Она была куклой, ростом с ребёнка, из чёрного дерева, с тонкими серебряными нитями, которые тянулись из её пальцев к потолку. Её лицо не было ни добрым, ни злым, оно было заброшенным. Пустым. Один глаз был стеклянный, другой просто дыра.
И тогда она заговорила:
– Ты остался… потому что я забыла.
– Что теперь? – спросил Тобиас.
Кукла-Смерть протянула к нему руку:
– Теперь ты часть меня. Мы оба остались. Мы оба… забытые.
И он взял её за руку.
На следующее утро его не нашли. Ни в доме, ни в школе. Только в классе литературы, на старой скамье у окна, появилась новая кукла. Бледная, в тёмной форме. С глазами, как у мальчика, который забыл, что он жив.
И с тех пор, каждый год, на чьё-то тринадцатилетие в городе не умирает один ребёнок.
Он просто… становится игрушкой.
Сестра с лицом из фарфора
В городе, где ветер всегда дул слева направо, жил мальчик по имени Эдгар. Ему было десять лет, он носил старый свитер с вытянутыми рукавами и слушал звуки сквозняков так, словно это были симфонии.
У него была сестра, Лили, младше на три года, с тихим голосом и большими глазами, которые казались слишком стеклянными, чтобы быть настоящими. Её кожа была безупречно бледной, как молочный фарфор, а пальцы тонкими и слишком правильными, будто выточенными мастером-кукольником.
– Ты просто идеальна, – говорила мама.
– Слишком идеальна, – думал Эдгар.
Сначала он не замечал ничего странного. Лили редко разговаривала. Никогда не ела суп с ложки, только смотрела, как он остывает. Никогда не бегала, не плакала, не дышала тяжело, даже когда пугалась. Её глаза всегда отражали свет… как стеклянные бусины.
И вот однажды, играя в прятки, Эдгар полез на чердак. Там, среди паутины и коробок с прошлым, он нашёл большой, покрытый пылью сундук. На крышке было выжжено слово: “ЛИЛИ – образец №4”
Сундук перед ним открылся с долгим, дрожащим скрипом – звук, как вздох старого дома, пробудившегося от забвения. И внутри он увидел её. Или… её копию? Маленькую куклу точь-в-точь как его сестра. Фарфоровое, безжизненное лицо, будто вылепленное из самой ночи. Стеклянные глаза, отражавшие тусклый свет. Платье в горошек, выцветшее, но аккуратное, как память о детстве. И под ней обёртка с едва заметной маркировкой: «Произведено: Мастерская Блессинга, сектор забытых детей.»
Эдгар медленно закрыл сундук, сердце билось в висках, а внутри росло тревожное ощущение: это не просто игрушка. Это что-то большее. Он спустился вниз, в дом, который теперь казался чужим и чуждым. Вечером, за ужином, он не мог оторвать взгляда от Лили – её поза была странно застывшей, словно живая статуя. Она сидела прямо, с непроницаемым выражением лица, и просто держала ложку, не шевелясь, не моргая.
На следующее утро он подошёл к её кровати. Она была аккуратно заправлена – слишком аккуратно для ребёнка, который будто бы не живёт здесь. Лили сидела у окна, неподвижная, не шелохнувшись. Глаза её были открыты, но взгляд пустой. Эдгар осторожно поднёс руку к её щеке. Холод. Не кожа. Фарфор.
– Ты кукла? – прошептал он, голос едва звучал в тишине.
Тогда Лили повернула к нему голову с сухим, почти неслышным скрипом – звук, будто прорезавшийся трещиной в фарфоре.
– Я твоя сестра, – сказала она тихо. – А ты мой брат. Это всё, что должно волновать тебя.
Но в ту же ночь Эдгар проснулся от неожиданного звука – стеклянного щелчка, напоминающего треск старого замка. Он выглянул в коридор… и увидел, как Лили стоит перед зеркалом. Медленно, словно в ритуальном танце, она открывала свой череп как шкатулку и укладывала внутрь письма. Сотни маленьких, аккуратно свёрнутых бумажек, словно запечатанные воспоминания.