– Завтра же Наши люди заглянут в дом вашего супруга. – С отцовской заботой погладив ее по спине, он вернулся в кресло. – Теперь прошу прощения, но Нам надо вернуться к делам. Мы не ждали, что вы разрыдаетесь.

– Спасибо, спасибо большое, – выговорила она, довольно и в то же время смутившись. – Еще раз, простите. Моя семья будет у вас в долгу. И я у вас в долгу…

– Да хранят вас боги, юная госпожа. Возвращайтесь в гостевые апартаменты и отдохните. Вы слишком устали.

Девушка откланялась в грациозном поклоне и вышла из таблиния, прикрыв за собой дверь. Сцевола остался один. Докучливые чайки – и те улетели отсюда.

Он наврал Юстинии. Он не будет заниматься делами. За какой бы преторский протокол он не взялся, больше Сцевола не мог разобрать ни одной детали, смысл ускользал от него, а если ты теряешь смысл – то теряешь и желание, и долг, и возможности. Проблема Юстинии приковала его внимание железными кандалами, которые она хотела надеть на своего бывшего. Что если девушка – лишь делюзия? Слишком красивая для того, чтобы быть реальностью! Так бессонный разум бредит, тщась склонить своего хозяина пойти спать, предупреждает: берегись безумия. Но в глубине сердца, в том месте, которое сохраняется даже в окончательно спятившем человеке, ибо защищено оно не его разумом, а самой сущностью, что появляется от рождения, таилось понимание. Она не делюзия, не игра теней, не желаемое вместо действительного. Девушка была так же реальна, как этот стол, как эти юридические дела и открытое настежь окно.

Он услышал гул кузнечного молотка, извергающего из подковы (а может быть с раскаленного лезвия топора, что в будущем насытится кровью преступника) огненные искры. Облака танцевали в небе, и где-то на близлежащих скалах две чайки, позабавившиеся встречей с магистром оффиций, ловили рыбу. Сон к Сцеволе подкрался неожиданно. Не как круговорот, ворующий разум у тела, но как прекрасная дама, завлекающая супруга на брачное ложе, – соблазнительно и ненавязчиво.

Сцевола закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла.

«Юстиния… красивое имя!»

– Не стой на месте! Двигайся! – Его фальката48, зазвенев в воздухе, обрушилась на гладиус Фирса.

Молодому гюнру49 оставалось задержать атаку, и рвануться влево, чтобы нанести колющий удар снизу-вверх. Его меч был коротким, но острее бритвы, и в умелых руках мог бы принести Дэйрану смерть, окажись воин менее проворным, чем Фирс – однако гладиусом управлял любитель. Дэйран отбил его клинок и острие укололо воздух.

Фирс отпрянул, поднимая руку.

– Достаточно, мастер Дэйран. Ох… чтоб вас… достаточно! Эй!

Дэйран не спешил возвращать фалькату в ножны. Фирс хитрый и самоуверенный парень, он может ударить исподтишка.

– Что ты скажешь своему противнику? Достаточно?

«Он не будет слушать твоих эйканий, будь на моем месте другой воин, тебя бы уже похоронили, мальчишка!»

– Может быть, – ответил Фирс с апломбом, – когда свалю его с ног и всажу меч промеж глаз.

– И ты окажешься в могиле быстрее, чем успеешь моргнуть!

– Я во всяком случае пытался! – отозвался Фирс. – Фух. Но как пытался, а? Оценили?

Дэйран помог ему выпрямиться.

– Отдышись и продолжим. Тебе еще многому предстоит научиться… если ты, естественно, хочешь учиться.

– Отдышаться? Вот еще! Ха!

Хохоча, он снова ринулся в бой. Столкновение двух клинков неизбежно выхватило громкое эхо, разнеся его осколки по золотой роще. Кругом будто бы застыла осень, опавшие листья гингко уложили тренировочную площадку ковром мягкой желтой листвы, что покоилась тут, нетленная, уже целый год – волшебный кусочек осеннего мира. Но в груди юного гюнра царило суровое лето его краев: он двигался, что есть духу, язвительным смехом провожая каждый удар, норовя любыми путями задеть Дэйрана.