Целуя ноги своим подчиненным, царь то хвалил их за верность, то умолял не лишать его головы. Как если бы боялся измены. В то время как Арбалотдор – единственный скоморох в волчьем плаще – обладал выразительной мимикой и являл собой пример благородства, бесстрашия и добродушия, царь Дьюса унижался и лебезил, роняя остатки гордости.

Выхватив деревянные мечи, они устроили сценическое кровопролитие. Красные, черные, коричневые цвета засуетились в центре Обеденного зала, как всполохи света, или то были люди, но совсем потерянные за слоями костюмов, стёрших в них человеческую сущность.

Ожидаемыми победителями вышли вегенбержцы, не потерявшие почти ни одного солдата и получившие гул аплодисментов. Громче всех хлопал и хохотал Толстый Шъял. Побежденный царь Дьюса, склонившись перед князем, залепетал что-то невнятное и его нечленораздельную речь Арбалотдор оборвал ударом меча, водрузив над «трупом» голову вегенбержского медведя. «Выжившие» шуты, «сражавшиеся» на стороне Арбалотдора, встали в ряд и поклонились послу.

Развеселая музыка перелилась в гимническую, так как князь Арбалотдор отправился навстречу новым победам, и ряды его воинов маршем шли за ним, пока не скрылись в орлиных дверях приемной.

– Да! Все верно! – Посол смеялся, похрюкивая, как свинья. – Дьюс заплатить за свое предательство. Да. Наш властелин уверен в этом. – Не вставая, он взял свой канфар18. – Еще я хотеть выпить за долгие отношения между Империей эфиланян и великим княжеством Вегенберг. Мы союзники. Да! Об этом нельзя забывать. Властитель Арбалотдор также верить в скорейшее возвращение кесаря Тиндарея, и мечтать обсудить с ним насущные вопросы!

Свет тысяч ярких свечей не мог высветить искренности в пухлом лице Толстого Шъяла. Мели казалась наигранной эта маленькая улыбка и эта почтительность, которая не могла закрыть собой равнодушный взгляд капибары, греющейся на солнце лести.

Чем знатнее был дворянин, тем ближе находился к императорскому креслу. У левой части стола возлежал, как уже приметила Мели, Ллерон Марцеллас, около него вручивший жизни порядка пятидесяти лет цензор Хогус Декастр, еще ближе к курульному креслу три его сына, после легат Квинмарк Фалько, квестор Горий Аламус Денелон, перед ним голубокожая амхорийка Нинвара Кинази и, наконец, консул19 Люциус Силмаез, или как его называют при дворе – Черный Лев, хотя он не был похож на льва, скорее на тигра, одетый в желто-черную тогу.

По правую сторону лежали в следующем порядке – в дальнем конце сыны Вегенберга, их было трое, одетых в кафтаны, затем главный счетовод Марк Алессай, ближе престарелый архивариус Феликс Страборион, еще ближе консульский референдарий20 Адамус Хавар и уже совсем близко к Меланте – Толстый Шъял, коему полагалось почетное место на уровне самого консула.

Курульные кресла по правую и левую руку от Мели оставались свободными, в прежние времена там сидели супруга императора и его наследник.

Низкий стол, лишь у императорского кресла начинающий свое возвышение, поровну уставили вкусными блюдами и сладкими десертами. Богатство всевозможных кушаний сыны Вегенберга расхватывали, как голодные собаки, пренебрегая приличиями, рыгая, обхохатываясь, если с чьих-то уст слетала скабрезная шуточка, прочие же дворяне терпели упрямую и невежественную делегацию, отвечая натянутыми улыбками.

– Я хочу уйти отсюда, – сказала Мели.

– Но как же просьба консула, Ваше Высочество? – вопросительно взглянула Луан. – Помните, что он сказал…

– Ну и плевать, что он сказал, – закусила губу Мели и отвернулась. – Он не дядя Тин, и зачем я должна здесь сидеть, разве у меня других дел нет? Пожалуйста, Лу, пошли…