– Ведьмы не делают добрых дел.

– Мои делают, – с уверенностью ответила Эльза, защищая одноклассниц.

Виктор молча шагнул вперед и прежде, чем Эльза успела отреагировать, положил руки на оба подлокотника ее кресла. Загнанная в угол, она невольно откинулась назад, но бежать было некуда. Его пальцы крепко сжали обивку, а сам он наклонился так близко, что Эльза ощутила на себе его тяжелое дыхание.

Виктор пытался прочесть в ее взгляде хоть что-то, выискивал малейшие признаки слабости или вины. Он слышал, как ее сердце то бьется слишком быстро, то замирает, пропуская удары. Однако в глазах, глубоких, зеленых, не было ни страха, ни покорности, ни отчаяния. Вместо этого в них отражался дикий ковер вереска, растянувшийся до самого горизонта. Казалось, он вот-вот зацветет, выпустит в промозглый воздух нежно-лиловые соцветия. Он смотрел пристально, но не находил ответов на свои вопросы. Наоборот, его чувства размывались, словно тонули в этом вересковом поле или, быть может, медленно сгорали в тихом, но жарком огне, который разгорался у нее внутри. Это пламя он не мог ни погасить, ни понять. Знала ли она сама о его существовании?

– Ты ведь оговорилась? – спросил он почти шепотом.

– Я не понимаю, – прошептала Эльза.

– Ты сказала «мои».

Эльза непонимающе покачала головой.

– Не ведьма, а ведьмы, – уточнил Виктор, и Эльза наконец сообразила, о чем он.

– Ну так что? – настаивал он. – Ты оговорилась?

Эльза растерялась, не зная, как поступить. Она боялась нарушить обещание, но ей было трудно думать, особенно сейчас, под тяжестью настойчивого взгляда Виктора, бесцеремонно вторгавшегося в ее личное пространство.

– Нет, да… да, – пробормотала она, запутавшись в словах, чувствуя, как щеки начинают предательски гореть.

– Ты дура? – резко спросил он и, отстранившись, снова скрестил руки на груди.

Губы Эльзы задрожали, а глаза мгновенно наполнились слезами. Она впервые сталкивалась с таким отношением к себе и не знала, как правильно себя вести. Обида накатывала волнами, но меньше всего ей хотелось разрыдаться перед почти незнакомым парнем в его собственном доме. Она отвернулась, надеясь скрыть свою уязвимость.

Виктор молчал. Сев в кресло напротив и опершись подбородком на руку, он молча наблюдал за ней без малейшего признака сочувствия или сострадания.