Но как бы Кроули не искрил оптимизмом, у него самого на сердце скребли кошки. А все потому что предмет, лежащий у него в правом кармане, ощущался раскаленным камнем.

* * *

Азирафаэль могла на пальцах одной руки пересчитать события, когда она испытывала чувство, которое люди называют страхом, и последнее было не так уж и давно. А пальцы на одной руке уже кончились, и ей вовсе не хотелось пускать в ход другую. Ангел не могла толком определить, почему перспектива войти с собственный книжный магазин, – а до этого повернуть старинный ключ в замке той самой злополучной рукой – так пугала ее. Такой страх люди называют безотчетным страхом перед неизвестностью, и чем ближе Азирафаэль подходила к магазину, тем больше он ее охватывал. Она невольно пожелала, чтобы рядом с ней оказался Кроули (который умотался сразу же после третьей бутылки вина, бормоча что-то невнятное. Азирафаэль расслышала только слова «хорошо бы» и «твою мать»), но стоило ей представить, как он с ноги вышибает дверь, доказывая, что ничего страшного внутри нет, это желание мгновенно притупилось.

Глубоко вздохнув, ангел как можно решительнее вставила ключ в замок, надеясь, что показное бесстрашие перерастет в настоящее.

Включив свет, Азирафаэль огляделась в приглушенном свете. Внутри, естественно, никого не оказалось, если не считать духов умерших писателей. Хотя, по правде сказать, их там тоже не было, потому что почти все писатели после смерти попадают Вниз, и на Земле никто не околачивается. (Речь, разумеется, о великих писателях – не думаете же вы, что их талант достался им от прапрапрадедушки?) Стояла мертвая тишина, стояла в каждом углу, как часовой на страже. Азирафаэль одернула юбку (предмет вечных насмешек Кроули: по его мнению, она была не меньшим антиквариатом, чем все книги ее магазина вместе взятые) и направилась было в заднюю комнату, но резко остановилась, уставившись в одну точку.

У таких как Азирафаэль, – то есть у всех существ определенного склада ума, – есть некий встроенный локатор, который можно сравнить с кошачьими вибриссами. Оба выполняют осязательную функцию, только этот самый локатор настроен более тонко, и если издавна установленный порядок вещей каким-то образом нарушается, – например, когда в него «вбрасывают» новую вещь, – он способен это уловить. Потому Азирафаэль и встала как вкопанная, сверля взглядом этого птенца кукушонка, подброшенного в ее книжное гнездо, пока не осмелилась подойти поближе.

– «Обретенный Ад», – прочла она вполголоса. – Это явно не ко мне.

Книга (для тех, кто недопонял, да, это была именно книга) при ближайшем рассмотрении оказалась средней толщины, в темно-зеленом переплете. Золотые тисненые вензеля букв, казалось, пылали огнем. Азирафаэль отыскала перчатки для работы со старинными изданиями и перенесла книгу на рабочий стол. Открыла титульную страницу, секунду разглядывала ее и озадаченно произнесла:

– История есть, а автора – нет…

Имя автора «Обретенного Ада» действительно нигде не значилось: ни на обложке, ни на титульнике, ни где бы то ни было еще. Азирафаэль охватил букинистический азарт от осознания, что перед ней – какое-то уж совсем редкое и древнее издание. Затаив дыхание, она открыла первую страницу.

– «Прости, что-что ты сказал? – Шутка, говорю, не очень-то удалась»… Погодите-ка, – Азирафаэль пролистала чуть вперед. – «Что, если мы оба неправы? Вдруг я поступил хорошо, а т-т-т-ты п-п-плохо?»

Плохо стало Азирафаэль, чего с ней тоже не случалось уже давненько. Она отодвинулась от книги так медленно, как отодвигаются от мухи, одновременно пытаясь дотянуться до мухобойки.