Слова Кроули. Те, что он сказал, когда они наблюдали со стены, окружающей сад Эдема, за битвой Адама со львом.

– Невозможно, – в полный голос отчеканила Азирафаэль.

В одном этом слове сконцентрировалось все отрицание, какое когда-либо человек выражал по отношению к Всевышнему на протяжении многих тысяч лет. Но сейчас это отрицание было адресовано их истории. А Азирафаэль теперь не сомневалась, что вся эта книга – именно «их» история.

История их Соглашения.

Чья бы ни была эта шутка, чувством юмора он явно не обременен.

Азирафаэль не без труда поднялась из-за стола, швырнула на него перчатки и заходила туда-сюда.

– Мы водили их за нос несколько тысячелетий, говоришь… Тогда откуда взялось это? Если им было выгодно – кто бы это ни был – закрывать на нас глаза… Но о какой выгоде вообще может идти речь?..

На улице погасли фонари, и ненадолго воцарились предрассветные сумерки. Азирафаэль медленно ходила по магазину, между книжных полок, мимо заваленных книгами столов, и чем дольше думала об одной из них, лежащей в гордом одиночестве у окна, тем больше убеждалась, что ее необходимо запрятать куда подальше и никогда-никогда к ней не прикасаться, будто это была египетская Книга Мертвых. И теперь ее безотчетный страх с некой абстрактной ситуации переключился на вполне реальный предмет. Если конкретнее, на формат этого предмета.

История их Соглашения стала книгой. А любая книга имеет свой конец.

Если бы этот факт не притянул к себе весь фокус ее внимания, Азирафаэль скорее всего почувствовала бы необычное жжение в груди, напоминающее уколы раскаленной иглой.

Кроули с самого утра почувствовал, что этот день пойдет псу под хвост. Почувствовал ровно с того самого момента, когда разлепил глаза в полпятого утра. Само по себе не очень благоприятное начало дня.

Но если говорить совсем откровенно, осознание этого пришло к нему еще вчера вечером, поскольку случилось именно то, что предвещала Азирафаэль.

Едва переступив порог своей модернистской квартиры, и слегка пошатываясь от выпитого вина, Кроули почувствовал запах паленых волос и чуть было не застонал от досады. Единственного, кому мог принадлежать этот поистине индивидуальный аромат, он нашел в своем кресле, стилизованном под трон. (А может это и правда был трон. Кроули приобрел его настолько давно, что помнил только безумного инженера-пиромана, которому передал рецепт нетушимого огня.) Кроули заглянул за спинку кресла с опасливой брезгливостью, с какой обычный человек заглядывает в мышеловку, от которой уже начал исходить запашок тухлятины.

– Хастур, – констатировал он.

– Кроули, – в свою очередь констатировал Хастур, глядя на него черными глазами, напоминающими две перезрелые маслины.

Выполнив таким образом своеобразный обряд приветствия, оба замолчали. Кроули в ожидании, а Хастур, по всей видимости, сроднился с креслом настолько, что явно испытывал некоторые трудности с отделением себя от него.

– Чем обязан? – наконец решил нарушить молчание Кроули. Исходя из измышлений Азирафаэль, он избрал линию поведения мудреца на горе, к которому все поднимаются за советом.

Хастур наконец смог распрямиться и, мерзко улыбнувшись (впрочем, по мнению Кроули, он по-другому и не умел), метнул в него свои маслины.

– Я к тебе с вестью, изменник.

– Ну, явно не для того, чтобы распить бутылочку красного, – фыркнул Кроули, осматривая сидение кресла после акта изнасилования седалищем герцога Ада.

Хастур поджал губы, обдумывая такую возможность, и она вызвала у него такую кислую гримасу, что даже лимон бы сморщился.

– Нет, – он красноречиво хрустнул шеей. – Владыка предложил тебе занять свое прежнее место в наших рядах.