Мы только что друг дружку не щадили, а эта сидит и смотрит на нас сверху вниз.

Каждый снова набрал пяток патронов, и вся кодла ринулась на гору, где располагалась котельная. Здание в два-три этажа с высокой, выше нашего дома, трубой из красного кирпича.

Кошка при виде надвигающейся толпы все ещё продолжала вечерний марафет чистоты, изредка отвлекаясь на наши возмущения.

Подойдя вплотную, мы стали бить по цели. Кидали по очереди, чтобы потом не спорить, кто же меткий стрелок.

К этому времени, кошка то ли закончила приводить себя в порядок, то ли мы привлекли её внимание, но она прекратила умываться и с безразличием недоумевала, что гнев мальчишеского невежества уж сгустился над ней.

Однако, одни выстрелы не долетали до цели и красочно разлетались о стену котельной, другие – от ребят, кто посильнее, – проносились поверх мишени, а нахалка продолжала сидеть как ни в чём не бывало.

Нервы с патронами были на исходе…

В это время с дачи вернулся Ромка и подошёл к нам.

Он уезжал на весь день, поэтому он спросил, как дела и чем сегодня занимались.

Мы наперебой начали рассказывать ему о нашем Бородино, и спор, кто кого, разгорелся с новой, небывалой силой…

Кое-как договорились, что завтра Ромка будет сражаться за тех, кто располагался в деревьях и зарослях травы. Другие, кого скрывал отвал возле экскаватора, окажутся в численном меньшинстве, потому что у них тактическое преимущество, – постоянный доступ к земляным патронам. На том и порешили…

После чего Ромка спросил:

– А вы почему здесь торчите – на горе – вместо игровой площадки или возле беседки с мужиками?

Тут-то мы и вспомнили о своей справедливой и благородной цели, которая неуклонно продолжала смотреть на всех сверху вниз.

– Держи, Ромик, – сказал кто-то из ребят и протянул ему земляной комок. – Ты попробуй пристреляться.

Ромка вывел левую руку на цель, замахнулся – выстрел!

И попадает кошке прямо в лоб. Животное тут же выходит из надменного оцепенения и, словно тень, исчезает в вечерних сумерках.

– Ну, ты, Ромка, даёшь! Всю малину испортил, – с досадой, что делать больше нечего, выпалил Серега.

– Глаз-алмаз! – загордился Ромка.

– Какой там алмаз? – возмутился Серега. – Кошкодав ты! Случайно попал.

– Вот завтра и проверим! – не унимался Ромка.

– Что здесь проверять? Мы все теперь знаем, кому везёт. Ромке-Кошкодаву! Завтра первым же по башне получишь, когда мы тебя накроем шквальным огнём, – налегал Серега.

Он командовал отрядом возле экскаватора и держал марку перед своими ребятами.

– Вот и накрывайте, а мне домой пора, – сказал напоследок Ромка и ушёл.

Мы тоже попрощались между собой и потянулись по домам. День был тяжёлым.

Уже лежа в чистой накрахмаленной постели, я с немалым удовольствием подводил итог сегодняшнего дня: главное, из сопливого топливного шланга удалось нацедить около половины бутылки «соляры».

Наша земляная войнушка служила хорошим прикрытием от вездесущих оконных глаз, которые за нами наблюдали. Тем более, что экскаватор стоял напротив подъезда, где жил участковый Николай Афанасьевич.

Заметь он, что мы цедим «соляру», тогда у него точно появились бы к нам вопросы. И, наверняка, он допытался бы до нашего с Димкой тайника.

А в нём много чего: и рогатки, и карбид, и честно найденная на стройке липучка; штук пять-семь электродов для дротиков, которые мы затачивали о бордюр, привязывали оперение из голубиных перьев и втыкали в мишень на дереве; половинка от сломанного полотна ножовки по металлу, чтоб срезать ветки потолще на случай, если луки будем делать; четыре годных спички в медицинской склянке с резиновой пробкой, которую мы нашли в больничном дворе и теперь использовали как футляр, чтобы спички не отсырели; там же были найдены и лежали в тайнике ещё три каучуковых пробки, из которых можно было вырезать шарик-попрыгун; пустая консервная банка, чтобы плавить свинец, а теперь она ещё и пригодилась, чтобы сцеживать «соляру»; и, наконец, аж половина бутылки драгоценной «соляры»…