Маланья вскочила с кровати и приникла к двери.

– Сынок, я понимаю тебя! Ты молод, природа требует своего. Признаться, я ожидала увидеть нечто получше, но надеюсь, это временное увлечение… я говорю о девушке, – произнес женский властный голос.

– Мама, не смей! Это не временное увлечение! Мы скоро поженимся! – возразил Радомир с горячностью.

« Вот, дурак! Так я и кинулась замуж!» – усмехнулась про себя Маланья и стала одеваться.

***

2024 год

Маланья звонила в дверь, но ей никто не открывал. По словам внучки, Зоя должна быть дома. Тогда Маланья открыла сумочку, достав свою связку ключей. В тревоге распахнула дверь в прихожую.

Зоя сидела на балконе, горестно сложив руки на коленях. Она была в розовой ночной сорочке, волосы неопрятными прядями лежали на плечах.

– Сидишь на палящем солнце. Смотри на термометр, там выше тридцати пяти! – тихо произнесла Маланья и подошла к дочери.

– А разве меня можно опалить? Равно как и согреть…Мама, я теперь, как планета Проксима бета, на которой произошла вспышка. Тихо плыву в необъятном космическом пространстве. Безжизненная, покрытая серым пеплом…Я мертва, мама…– тоскливо откликнулась Зоя.

Она почти год была увлечена Игорем Каранковым, физиком космической обсерватории и потому оперировала исключительно астрономическими терминами. Недавно Игорь расстался с Зоей, туманно объяснив ей свой срочный отъезд в Грузию.

– Вот как…Можно подумать, что этот трусливый парень, банально сбежавший из России, услышав про возможную мобилизацию, был тебе родным человеком. Кто он? Залётный мужик, которого ты едва год знала, значит, твое единственное солнце? Я правильно выражаюсь на твоем космическом языке? Он волен был решать, согреть тебя либо сжечь начисто. А Сима, а я с отцом ? Мы тогда, где в твоей картине мира? Мы там где-нибудь значимся? Или так, космический мусор? – спросила Маланья довольно резким тоном. Зоя чуть вздрогнула от окрика матери и разрыдалась.

– Так-то оно лучше…Ты снова перепутала приоритеты, Зосенька…Помню, в детстве, наш дом отапливался углем с черемховских разрезов. Каждую осень, на самосвале папа привозил уголь на зиму. Огромную угольную кучу высыпали во дворе. Бывало, среди кусков угля сверкали золотистые камушки. Я собирала их, думая, что это золото, и показывала отцу. Он смеялся и говорил: доченька, в пустой породе золота не бывает… – Маланья села рядом, взяла слабую безвольную ладонь дочери и поцеловала ее, как всегда целовала в детстве.

– А у тебя все вокруг ничего не значат! Все, кроме тебя самой! Разве ты можешь меня понять, если ты никого не любила? Признайся, что ты никогда никого не любила, мама! – выкрикнула Зоя, отняв ладони от лица.

– С чего ты это взяла? Я любила и сейчас люблю. Тебя, Симу, твоего отца.., – произнесла Маланья, целуя мокрые от слёз ладони дочери.

– Ты любишь отца? Думаешь, я ничего не вижу? Вы живёте, как два соседа в коммуналке. Бывают дни, когда вы не разговариваете друг с другом целыми днями. Отец целыми днями сидит в своей мастерской, а иногда ночует там. Это ты называешь любовью? – вызывающе спросила Зоя.

– Радомир хорошо чувствует моё настроение и знает, когда оставить меня наедине с собой. Умение вовремя отстраниться, считаю, высшее проявление любви, – ответила Маланья.

– Высшее проявление? Мама, у тебя очень странные представления о любви. Любовь, это когда без любимого человека невозможно прожить дня, часа, мгновения! А ты спокойно жила без отца почти десять лет и ничего. Я не понимаю такую любовь, – резко ответила Зоя.

– Не суди о том, чего не знаешь! Как я прожила без Радомира те годы, мне одной известно. К твоему сведению, я всегда оставалась его женой, где бы, он не находился. Я никогда не вычитаю эти года из времени нашего брака. Это трудно объяснить, но иногда мне кажется, что эти годы раздельной жизни были нужны нам обоим. Чтобы понять, что мы не разделимы, – Маланья закашлялась от подступившего к горлу волнения