Все молчали.

Никто не хотел подходить ближе.

Но предметы уже выбрали нас.

Я двинулся первым. Протянул руку – к фотографии.

Она была чёрно-белой, слегка размытая. Но я узнал себя.

Я стоял на крыше. Позади – ночь. Рядом – силуэт женщины. Ни лица, ни деталей. Но я знал её. Знал, как пахли её волосы. Как звучал её голос.

Я не помнил её имени.

Но помнил, что потерял её здесь.

Худой взял ключ. В его глазах мелькнул ужас.

– Это от двери… той самой. – Он посмотрел на меня. – Где я не успел.

Девушка с грязным лицом выбрала куклу. И вдруг – тихий вскрик.

Она держала её, как младенца. А потом начала шептать:

– Прости… прости… я не знала, что ты там…

Все замерли.

Коренастый молча взял камень. Он сжал его в руке, и кровь пошла из ладони. Он не дрогнул.

Последняя – осталась с часами. Они не тикали. Но стрелки крутились.

Вперёд. Потом назад. Потом снова вперёд.

– Мы все… были здесь, – произнёс я.

– Были. – Ответила она. – И не один раз.

Внезапно за спиной захлопнулась дверь. Резко. Как выстрел.

Мы обернулись – но за дверью уже был не коридор. А глубина.

Внутри – лестница вниз. Без перил. Без света.

Просто шахта, уходящая вглубь. В самую суть.

Я понял, что это и есть конец. Или начало. Или – предел.

– Кто пойдёт первым? – спросил я.

Ответа не было.

Потому что ответ был не нужен.

Мы уже знали: вниз идут все.

И если повезёт – не впервые.

Шаг за шагом – вниз.

Шахта глотала свет. Стены были сырые, пахло землёй, металлом, чем-то органическим. Воздух – густой, вязкий, он будто не хотел нас впускать, но и не выталкивал. Просто наблюдал.

Каждый шаг был как удар в грудь – не от усталости, а от чего-то глубже. Внутри начинало пульсировать воспоминание, которое не было моим. Или было. Я уже не был уверен.

– Сколько ступеней? – прошептала девушка с куклой.

– Слишком много, – ответил коренастый. Он шёл сзади. – Как будто лестница не ведёт вниз, а растёт под нами.

Мы спускались долго. Настолько, что время потеряло форму. Оно больше не шло – оно жило рядом, как существо. Часы в руках девушки теперь тикали. Но не совпадали с нашими сердцами. Иногда – опережали. Иногда – отставали.

На одной из ступеней я остановился.

Не потому что устал.

Потому что услышал.

Сначала – плеск. Будто кто-то шагнул в воду. Потом – дыхание. Тяжёлое. Рваное. Как будто лёгкие у того, кто дышал, были чужими, плохо подошедшими по размеру.

– Там кто-то есть, – сказал я. – Или что-то.

И тогда мы увидели свет. Еле заметный, серый, как утро в больничной палате. Он шёл снизу. Как зов.

Последние ступени прошли почти бегом. Не от страха – от нетерпения.

Как будто надо было уже дойти. Что-то внутри подталкивало: быстрее. Быстрее. Пока не закрылось.

Внизу была вода.

Затопленное помещение. По щиколотку. Холодная. Не мутная – наоборот, слишком чистая, зеркальная. Так что ты не видишь дна, только – своё отражение.

Мы стояли на краю.

Я посмотрел вниз.

И увидел себя.

Но… не просто себя.

– Это не зеркало, – сказала девушка с часами. – Это петля.

– Что? – не понял коренастый.

Она посмотрела на него:

– Там ты – такой, каким ты стал бы, если бы остался.

– Остался где?

– Там. В начале. В зале. В тишине.

Мы молчали.

Потом один за другим начали видеть. Кто-то – себя, обнимающего того, кого потерял. Кто-то – себя, идущего по пустому дому с горящими окнами. Кто-то – себя, мёртвого. В форме, в белой комнате, в кресле.

– Это всё мы? – прошептала девушка с куклой. – Или… они?

– Это все мы, – ответил я. – Но из разных моментов. Разных концовок.

И тогда тишина вновь заговорила.

Не голосом.

Ощущением.

Скоро выбор.

Останешься – или пойдёшь дальше.

Поймёшь – или повернёшь.

Проснёшься – или замрёшь.