– Взаправду бают, что в Москве бабы гольными телесами отсвечивают, плечи оголяют? – блестя глазами, спрашивал крепко стоящий на ногах Архипка, имеющий собственную лавку и выводок ребятишек мал мала меньше.

– Брехня, – лениво отвечал ему Меркулов, попивая потихоньку бражку собственного приготовления.

– А вот и не брехня! – спорил с ним Архип. – Гимназистками их кличут.

– Кличут Шельмой твою собаку, а барышни городские не для таких, как ты!

– Это ещё почему? – продолжал хорохориться Архипка.

– Дураку хрустальный хрен ненадолго – ещё и руки порежет, – спокойно ответил ему хозяин дома.

Громкий смех мужиков спугнул задремавших под крышей воробьев. Птицы стайкой взлетели и осели на ближайшем дереве, осыпав изморозью проходившую мимо Аннушку. Она вздрогнула от попавшего за шиворот снега и, втянув голову, поспешила прочь. Что-то страшное, коварное и непредсказуемое надвигалось на тихое и безмятежное Ёлошное, а она не знала, когда его ждать.

Долгой зиме, казалось, не было ни конца, ни края. Анна каждый день пробиралась по сугробам к дому Повилики, чтобы день за днём набираться мудрости и знаний. На роды старуха её не брала, да и кто допустит незамужнюю и нерожавшую девку к таинству рождения? Но лёгкие раны она уже могла залечить, да и ряд болезней были ей не страшны. Быстро писать Анна не умела, хотя и посещала в своё время церковно-приходскую школу – приходилось многое запоминать. Переполненная знаниями, как бочка с льющейся поверх дождевой водой, она плохо спала, а в коротких снах видела странные видения, которые тщательно пересказывала Повилике. Старуха, выслушав, обычно замирала, будто прислушивалась к чему-то извне, шевелила губами да всё чаще обращала свой взор на иконы в красном углу.

– Спаси и сохрани, – шептала она и осеняла лоб крестным знамением.

На Страстной неделе в Ёлошное вернулся Яков. Анна узнала об этом случайно, весть принесла располневшая Дуня, ожидающая первенца. Была Страшная среда и Шабалины поливали скотину талой водой, приправленной «четверговой солью», чтобы оградить свой двор от всякого «напуска» на целый год. Дунька, румяная и весёлая, прибежала по поручению свёкра.

– Слыхали? – весело крикнула она родным, открывая калитку. – Отхожие люди вернулись! Бают, с ними солдаты, Васька Кудряш без ног возвернулся!

Любопытный Егор Васильевич заелозил ногами, готовый бежать, но присел под суровым взглядом жены.

– Телят ишшо полей, – повернулся он сердито к Анне, – чтоб никакая зараза к ним не пристала!

Аннушка спряталась за коровой, чтобы никто не заметил, как залилось румянцем её лицо. Яков приехал! Ликовало её сердечко и частило в груди, не давая дышать.

– Хорош на сегодня, – скомандовал отец, загоняя домочадцев в дом. Ему уже не терпелось узнать последние новости, привезенные отходниками.

Раздав указания, подхватив зипун и сунув ноги в валенки с галошами, он рысью рванул со двора.

На следующий день, в четверг, помогая матери пережигать в печи соль, смешанную с квасной гущей, Анна неотступно думала о Якове и мечтала его увидеть.

– Аннушка, растолки соль в ступке, да после убери её на божницу, – попросила мать, недомогавшая в последнее время. Роды, тяжелый труд очень рано истощили её тело, избороздили лицо морщинами, согнули спину.

– Хорошо, матушка, – покорно ответила Анна.

– Не забудь вечером косу подрезать, – напомнила мать, гладя дочь по голове. – Пусть растёт длиннее, да гуще, – она вздохнула, пытаясь поудобнее прилечь на широкую лавку. – Полежу немного, пока отец во дворе колготится. Слабая стала, дыху не хватает.

– Положите под голову, матушка, думочку, ловчее отдыхать будет, – сказала Анна, пристраивая под головой матери маленькую подушку.